Наконец–то суббота. Как и договаривались, Рыбаков приехал в город утром на первом автобусе. На своей машине отправится не решился из-за сильных холодов. Татьяна сообщила ему по мобильнику, что сегодня пойдёт в церковь на утреннюю службу. Это означало, что тот скандал, который учинили родители умершего в терапевтическом отделении больного, был для Татьяны ещё в горячей фазе и она, не надеясь получить защиту от коллег и начальства, решила просить помощи у Бога. Прибыв в город, Женька хотел пойти в церковь и там встретиться с Таней, но передумал. Зашёл в книжный магазин и потом отправился в общагу. Открыв квартиру своим ключом, он разделся и, выпив полграфина воды, прямо в джинсах и свитере завалился на диван, мечтая заснуть. Трещала голова.
- Пить надо меньше, меньше надо пить, - бормотал Женька. Конечно, отвлекаться от работы в конце месяца даже в выходные, когда нужно составить множество отчётов, оформить кучу других бумаг, и вовремя отправить их по инстанциям, было легкомысленно. Однако, оставить Татьяну без поддержки в трудный для неё момент было бы просто подлостью по отношению к ней. Любовь так же, как и красота, требует жертв.
- Пить надо меньше. А как не пить, если у друга катастрофа в семейной жизни, - думал Рыбаков, вспоминая вчерашний день.
Инженер Сергей Петрович последнее время ходил как в воду опущенный и по всему было видно, что ещё чуть-чуть и он захлебнётся в этой самой воде и утонет. Работа на предприятии кипела и у Женьки не было ни одной свободной минуты, чтобы выяснить у друга, что случилось. Сергей без конца был в рабочих разъездах, а Рыбаков в цехах, на разборках с нарушителями трудовой дисциплины, с прокуратурой, куда подал жалобу один обиженный на руководство работник. Голова кругом! И вот вчера в пятницу в конце рабочего дня в кабинет к Рыбакову пришёл Серёга и молча поставил на стол бутылку водки.
- Ты мне друг? – спросили его печальные глаза. Рыбаков тоже молча достал из стола два гранёных стакана. Молча выпили, закусили окаменевшими конфетами, завалявшимися здесь же в столе. В этот день пообедать не пришлось ни Сергею, ни Рыбакову и они, выпив бутылку, сильно опьянели.
– Старею, - запаниковал Женька.
Покурили прямо в кабинете, и только тогда Сергей решился на исповедь. Он признался, что жена беременна, но третьего ребёнка рожать не хочет и намерена сделать аборт. Приводила дурацкие аргументы, которые якобы оправдывают этот поступок. Типа разница большая будет между младшей дочерью и этим ребёнком, целых десять лет и материально будет тяжелее, и ещё какую-то ерунду приплела. Сергей ей внушал, что это будет убийство (помнишь, как отец Стефан говорил про аборты?) Так прямо и назвал эту процедуру – убийство своего ребёнка. Серёга несколько дней по-хорошему вразумлял жену, но, получив решительный отпор, заявил, что, если она его не послушает, Сергей подаст на развод и немедленно уедет из посёлка. Как было не поддержать друга в такой ситуации? Сидели в кабинете допоздна, пока не пришёл сторож дядя Паша, бывший зэк Брежневских времён и двумя нецензурными фразами вытурил Рыбакова и Серёгу с охраняемого объекта. Проверил, надёжно ли заперты двери и, кряхтя поплёлся в свою сторожку, ругая на ходу и хозяина и его кореша. Было поздно и очень холодно. Рыбаков предложил Серёге переночевать у него, так как он жил рядом, и друг неожиданно согласился.
Когда Рыбаков с гостем появились в доме, Марковна смотрела по телевизору очередную «мыльную оперу» и поджидала хозяина. Узнав, что никаких гостинцев для её детей «охламон» не возьмёт потому, что завтра едет в город на автобусе, Марковна разозлилась и припомнила ему все прегрешения за последние полгода. Она кричала, что уйдёт от Рыбакова потому, что надоело ей, порядочной женщине, смотреть на этого дебила (новое слово в лексиконе вместо дурака), который неизвестно, где шляется, и является домой с собутыльником, когда культурные люди должны уже давно спать.
- Всё про тебя расскажу Екатерине Семёновне, завтра же позвоню, - пугала Марковна.
- Слушай, - заплетающимся языком сказал Серёга, - тебе и жениться не надо. Пилить и снимать стружку есть кому! – смеялся он.
- Ну, ты, умник, - взорвалась женщина, - может ты к себе домой пойдёшь и там будешь хамить? Она швырнула в гостя домашним тапкой, который только что сняла с ноги, и, быстро одевшись, ушла, прихватив огромную сумку с гостинцами, которые приготовила для своих великовозрастных детей.
Сейчас, лёжа на диване, Женька вспомнил вчерашнюю «семейную сцену», после которой они с Серёгой выпили ещё.
- Правильно, что не зашёл в церковь, - подумал Женька. - Напугал бы богомольцев своим «выхлопом». В дверь позвонили.
– И кого несёт в такую рань? – ворчал Рыбаков, хотя было уже около одиннадцати часов. Он открыл дверь. На пороге стоял Антошка.
- А Таня где? - спросил он.
- В церкви твоя Таня, - хмуро ответил Рыбаков. – А ты как Винни Пух по утрам в гости ходишь? – решил выяснить Женька, направляясь на кухню. Он поставил чайник на газ, заглянул в холодильник и вытащил оттуда палку колбасы. – Будешь? – спросил он у гостя и принялся делать бутерброды.
- Сегодня папа с вахты вернулся, поел и они с мамой стали целоваться, а меня в коридор выгнали. Хорошо, что у меня Таня есть, - грустно повествовал ребёнок.
- А сегодня Таня ушла, и что бы ты делал, если бы я не приехал? – поинтересовался Рыбаков.
- У меня теперь ещё один друг есть, он на четвёртом этаже живёт. Им с мамой квартиру дали, в которой баба Шура раньше жила.
- Как твоего друга зовут? – спросил Женька.
- У него редкое имя, я раньше никогда такого не слышал, - рассуждал ребёнок, присаживаясь к столу. - На букву «А», я его всё время забываю.
- Неужели Акакий? – засмеялся Рыбаков, а Антошка задумался.
- Вспомнил, - вдруг радостно закричал он, - его зовут Аркадий!
- Ничего себе редкое имя, - возмутился Женька. -А как же Аркадий Гайдар?
- А кто это? – удивился мальчик.
- Ты, что не знаешь кто такой Мальчиш-Кибальчиш? Никогда про буржуинов не слышал? Позор! – клеймил мальчугана Рыбаков. - В твоём возрасте пора уже читать нужные книги, как говорил Владимир Семёнович Высоцкий. Ладно, не горюй, - ободрил он насупившегося ребёнка. – Я тебе подарю книжку про Мальчиша–Кибальчиша, которую написал замечательный писатель Аркадий Гайдар!
Женька налил чаю Антошке и себе.
- Ну и как вы тут жили без меня целую неделю? – стал допрашивать мальчика Рыбаков.
- У Тани именины были, приходили баба Надя и дядя Слава, - докладывал Антошка, откусив бутерброд и отхлёбывая чай.
- А Таня с дядей Славой целовались? - ревниво спросил Женька.
- Нет, дядя Слава пирога наелся и ушёл, - прозаично закончил ребёнок. – А баба Надя подарила Тане вон ту икону, - кивнул он на холодильник, где, прислонившись к вазе для фруктов, стоял небольшой образок.
В дверь позвонили и появилась Татьяна.
- Наконец-то, - сказал Рыбаков и поцеловал женщину. Из кухни появился расстроенный Антошка.
- Вы тоже сейчас целоваться начнёте и меня в коридор отправите? – чуть не плача спросил он.
- Мы, конечно, будем целоваться, но не так, как твои мама с папой, - засмеялся Рыбаков. - Не бойся! Мы только неделю не виделись, а твои целый месяц!
Радостный мальчик пошёл в комнату смотреть мультики, прихватив горсть конфет из вазы на холодильнике, но вернулся и осторожно поправил иконку мученицы Татианы, которую нечаянно сдвинул. Таня с Рыбаковым расположились, на кухне, чтобы попить кофе, который Женька виртуозно приготовил.
- Представляешь, - рассказывала Татьяна, - я себе на именины хотела альбом про исторические драгоценности купить, да всё времени и настроения не было. Сейчас после церкви зашли с Наташей в магазин, а альбом уже купили. Обидно! Продавщица сказала, что какой-то мужик пришёл к открытию магазина и, видать, с похмелюги купил эти драгоценности. Она ещё удивилась, зачем ему этот альбом?
- Луиза, я осёл, -промямлил Женька фразу из «Гусарской баллады», которую смотрел на неделе по телевизору, и, шлёпнув себя по лбу, выскочил в прихожую. Через минуту он появился перед Таней и вручил ей тот самый альбом, о котором она мечтала.
- С именинами, тебя! Я же знаю, что ты любишь драгоценности даже нарисованные.
Таня прижала к себе книгу.
- Спасибо, что помнишь, - растроганно сказала Таня. – К твоему сведению, благодаря друзьям–геологам, я люблю всякие камни, даже не драгоценные, - обиженно добавила она.
- Да ладно, не придирайся к словам. Скажи, неужели по моему виду заметно, что я вчера злоупотребил? – забеспокоился Рыбаков.
- Думаю, что в магазине по запаху догадались, что ты алкаш, - засмеялась Таня. – Пора бросать пить!
- Отец мне рассказывал, - Рыбаков обнял Татьяну, - что у них в полку был прапорщик, который утверждал, что кто бросит пить и курить, оттянет свой конец, а кто не бросит, умрёт раком.
Женька крепко держал Танины руки, и она не смогла треснуть его, за эту не очень приличную армейскую шутку. Женька хохотал и твердил, что из этих двух вариантов не может выбрать лучший.
- Как хорошо, что ты приехал, - наконец, сказала Татьяна.
Она ещё раз рассказала Рыбакову о смерти в терапии молодого пациента, о том как её, руководителя отделения, распинали в кабинете начальника, и как она потеряла покой от предчувствий тех неприятностей, которые могут обрушиться на их коллектив.
- Представляешь, - горестно вещала женщина, - и всё это происходило 25 января, в мои именины.
- Ничего, - успокоил её Рыбаков, - будет и на нашей улицы праздник – Татьянин день.
* * *
Майор Симонов считал, что найти тех, кто оклеветал терапевтическое отделение, да и всю больницу, которая высоко котировалась среди осуждённых и была на хорошем счету в управлении ФСИН - дело чести для оперчасти учреждения. Оперативники развили бешеную деятельность. Множество людей, в том числе и сотрудники были допрошены, но результаты оставались нулевыми. На фоне этого аврала все заметили, как забеспокоился Владимир Карпович. Он нервничал, часто ходил в кабинет к Матильде, где подолгу пропадал. Наконец, Карпа вызвали в оперативную часть и серьёзно с ним поговорили. Подробности этого мероприятия не разглашались, но кое-что Татьяна всё-таки разузнала. Оказалось, что после посещения терапевтического отделения, родители Семёнова установили тесный контакт с лечащим врачом сына. Карп практически ежедневно докладывал им с домашнего телефона о состоянии пациента. Как предположила Татьяна Владимировна, из этих сообщений родственники сделали вывод, что только Карп ведёт битву за жизнь парня, а остальным - наплевать. О консультациях гематолога, о больничных консилиумах докторов, о постоянных хлопотах старшей мед сестры Нины Сергеевны и сердобольной Доси по налаживанию быта тяжёлого больного, и ухода за ним, он, конечно, не упоминал. О том как в минимальные сроки были найдены в столице республики и доставлены в больницу дорогие и дефицитные лекарства, как на уровне министра выделялись немалые средства для их приобретения, какое сражение выдержали перед этим Надежда Харитоновна, и начальник Валерий Игнатьевич, чтобы лекарства были закуплены, об этом доктор предпочёл промолчать. После смерти сына родители действительно встречались с Владимиром Карповичем в своём номере гостиницы и злые языки утверждали, что состоятельные люди, наверняка, отблагодарили доктора за самоотверженный труд. Карп, как лечащий врач, мог подготовить почву для скандала, принижая роль сотрудников отделения и всей больницы в борьбе за жизнь пациента, но этот костёр разжёг всё-таки не он. К такому выводу пришли оперативники и Татьяна с ними согласилась.
* * *
Два дня подряд Слава приходил в терапию и разговаривал с санитарами и больными, надеясь найти какую ни будь «зацепку». Наконец, один санитар вспомнил, как во время свидания родителей с сыном кто-то из больных передал матери конверт, когда прапорщика, дежурившего у дверей, видимо, специально отвлекли. Это было почти месяц назад и все участники тех событий давно выписаны и разъехались по своим колониям. Симонов потребовал, чтобы Татьяна Владимировна вспомнила, кто из пациентов, находившихся в то время на лечении, мог иметь на неё или других докторов «зуб». Татьяна подняла истории болезней всех больных, которые лечились в тот период, но отложила для более тщательного анализа всего две. Из них после раздумий остановилась на одной. Вспомнила вежливого до приторности мужчину по фамилии Гапоненко. Санитар подтвердил, что именно он передал какие-то бумаги матери Сёмы, когда она выходила из палаты после свидания.
Гапоненко страдал гипертонической болезнью и ещё на воле перенёс инфаркт миокарда. Мужчина был очень внимателен к своему здоровью и, по словам врача колонии, где Гапоненко отбывал наказание, был ежедневным посетителем медицинской части. Чего добивается пациент вскоре стало ясно. Ему нужна была инвалидность, причём второй группы, которая предполагает серьёзные нарушения многих функций организма, чего у Гапоненко не было. Лечение в колонии он получал адекватное, но постоянно требовал направление «на больничку» и лечился в терапии много раз. Вторая группа инвалидности была нужна для того, чтобы не работать, получать пособие по инвалидности, которое переводились осуждённому на карточку. Однако, самым главным являлось то, что при объявлении амнистии, которые в последнее время стали практиковать довольно часто, в число амнистированных в первую очередь попадали инвалиды первой и второй групп.
Гапоненко «сидел» за взятки на госслужбе, считал себя невиновным, пострадавшим от тоталитарного режима и мучеником ГУЛАГа. Такие люди опасны тем, что выискивали какие-то недостатки (которые конечно же были), раздували их до вселенских масштабов и строчили жалобы во все инстанции вплоть до международных. К счастью, таких пациентов было немного, и они были хорошо известны. Многие работники больницы боролись с несовершенствами системы, порой вопреки своему благополучию. Татьяна Владимировна, например, несколько раз лишалась премий за критику руководства республиканского уровня, не говоря о местных начальниках. Как говорил Рыбаков, она «огребала» за это по полной программе, и он всё время ругал её за это.
- Тебе больше всех надо? – задавал он Татьяне один и тот же вопрос после очередного скандала с начальником. – Сама же будешь реветь неделю.
Жалобы, особенно если они поступали в адрес правозащитных организаций, провоцировали проверки, которые заканчивались ничем потому, что факты чаще всего не подтверждались, а работать мешали. Когда появлялась такая комиссия, призванная найти нарушение прав осуждённых, Дося, наблюдавшая за этим действом, всегда возмущалась.
- Щас, смотри, - обращалась она к старшей сестре отделения, - начнут расстояние между койками мерить, и температуру воздуха. А у меня квартира меньше, чем эта палата. А давеча в нашем доме (в такие-то морозы) отопление отключили. Сказали какая-то труба лопнула, и ничего! Щас вот пойду, попрошу, чтобы в наш ЖЭК сходили, поинтересовались про наши права, может их тоже нарушают, - рвалась она в бой.
Татьяна Владимировна вместе с начальником и главным врачом обязана была сопровождать комиссию, которая, заходя в палаты интересовалась у пациентов, есть ли жалобы на лечение, на питание и т. д. Как правило, жалоб не было потому, что большинство пациентов были благодарны всем сотрудникам за доброжелательное отношение к ним, за улучшение состояния в результате лечения, за спокойную обстановку в отделении. Многие пациенты воспринимали нахождение в больнице как отдых, а саму больницу как санаторий, особенно летом, когда в прогулочном дворике на клумбах расцветали цветы. Татьяна, сопровождая комиссии, которые старались залезть во все «дыры», всегда вспоминала пьесу знаменитых авторов Григория Горина и Аркадия Хаита «Мой нежно любимый детектив», по которой был снят неплохой фильм. Один из главных героев фильма, попав в тюрьму, рассуждал:
- Если бы преступники знали, какие в камерах сквозняки, это заставило бы их уважать закон.
Вспомнив это, Татьяна Владимировна улыбалась, вызывая грозные взгляды начальника, и подходила к окну, с тщательно заклеенными щелями. Никаких сквозняков! Летом, в жаркие дни окна открывались, на них появлялись сетки от комаров, а в палатах сестра хозяйка развешивала на лампочках липкие ленты от мух. Сиди - не хочу.
Больные с признаками инвалидности без всяких препятствий направлялись на МСЭК. Однако была целая группа осуждённых не имеющих таких признаков, но уверенная в том, что доктора больницы просто не хотят направлять своих пациентов на комиссию. Чтобы предупредить написание жалоб, приходилось их тщательно обследовать, чтобы доказать, что они являются полностью трудоспособными или трудоспособными с ограничениями.
Обследования проводились согласно стандартам, написанным в медицинских академиях. Нарушить эти правила было невозможно. Кроме главного врача в больнице был начмед, который контролировал лечебную работу и, в частности, направления больных на МСЭК. Диагностическая база больницы, конечно, не соответствовала современным требованиям, однако все виды необходимых обследований проводились на базе городской больницы и городской поликлиники. Это было очень хлопотно потому, что осуждённого отправляли в город с медицинским работником в специальной машине, с охраной, которая сопровождала его вплоть до самого кабинета, где проводилось МРТ или КТ или другие виды исследований. Терапевтических больных обычно сопровождала дерматолог красавица Ольга, как наименее загруженный доктор отделения. Ольга была эффектной женщиной и когда она появлялась в городской поликлинике или в сангородке возле необходимого кабинета в сопровождении офицеров, к запястьям которых были прикованы наручниками осуждённые, все прочие граждане столбенели от этого зрелища. Всегда шикарно одетая, наибольшее впечатление на посетителей городских медицинских учреждений Ольга производила, когда появлялась в образе дамы девятнадцатого века: в широкополой шляпе, длинном приталенном пальто, на высоких каблуках и изящной сумочкой в руках. Баул с медицинскими документами больных, которым предстояло обследование, тащил в конце процессии кто нибудь из офицеров. Пациентов из зоны заводили в кабинеты без очереди, но иногда происходили сбои и приходилось ждать. Тогда по требованию Ольги, вопреки всем инструкциям, вся команда направлялась в буфет, расположенный на первом этаже. Ольга покупала себе чёрный кофе, а изумлённым жуликам кофе с молоком и пирожки. Татьяна была уверена, что такие эпизоды в жизни осуждённых надолго оставались в их памяти.
Гапоненко при последней госпитализации был тщательно обследован и, несмотря, на то, что признаков инвалидности у больного обнаружено не было, его в очередной раз направили на МСЭК. Комиссию привозили из города в зону на «козле» начальника или на больничной «буханке». МСЭК заседала в кабинете Надежды Харитоновны. В очередной раз Гапоненко был представлен комиссии Татьяной Владимировной. Получив отказ, осуждённый моментально забыл о своей вежливости, кричал, обзывал докторов комиссии коновалами и грозил вывести всех на чистую воду. На шум в кабинете, прибежал прапорщик, который дежурил в коридоре и вывел Гапоненко. Надежда Харитоновна, чуть не плача, извинялась за выходку пациента, а руководитель комиссии ругался, что врачи зоны отвлекают его и всю комиссию от действительно важных дел, ублажая своих пациентов. Приходилось объяснять, что раз в год по настоятельному требованию пациента его необходимо направлять на МСЭК, так как этого требуют правила, которые действуют в ФСИН. Не достигнув своей цели Гапоненко, видимо, затаил злобу на докторов терапевтического отделения и на всю больницу.
Проанализировав ситуацию с Гапоненко Татьяна поняла, что, если он был автор клеветы, которую вложил в уста женщины, обезумевшей от постигшего её горя, то сделал всё искусно и с дьявольским расчётом. Он часто бывал в больнице, изучил все этапы лечения большинства пациентов с первых минут госпитализации до выписки или смерти. Получив письмо, в котором было изложение всех возможных «безобразий» на всех этапах, родители могли легко спроецировать их на своего сына.
* * *
Татьяна была уверена теперь, что клевета дело рук именно осуждённого Гапоненко, но повернуть дело вспять уже не было никакой возможности. Родители могли обратиться с этим «материалом» в любую организацию, которая следила за соблюдением прав осуждённых в местах лишения свободы и последствия этого были непредсказуемы. Приходилось надеяться только на чудо.
В пятницу, придя с работы, Татьяна зашла к Надежде Дмитриевне, чтобы поплакаться о своей горькой судьбе, и бабушка изо всех сил пыталась её успокоить.
- Ты себя виноватой чувствуешь перед тем парнем, который умер? – спросила старушка.
- Да вроде нет, сделали всё что могли для его спасения, - пожала плечами Таня.
- Завтра или в воскресенье сходи в храм, - наставляла Таню бабушка Надя. – Там для утешения скорбящих специальные образа есть. «Утоли моя печали», например, - тихо говорила бабушка. - В России всегда было много горя, а надеяться–то, на кого? Только на Господа уповали. Только от его Матушки да Святых ждали заступничества. Сходи, сходи в церковь, помолись. А самое главное, - почему-то перешла на шёпот Надежда Дмитриевна, - помолись и свечки поставь за тех, кто тебя обижает. Сам Иисус Христос говорил: любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас. Ты поставь свечки и помолись за всех, кто тебя оклеветал, - наставляла бабушка Татьяну.
В субботу в церкви пришлось вспомнить имена матери умершего Семёнова и имя Гапоненко. За них Татьяна подала записки о здравии и, по рекомендации Наташи, поставила свечи к образу Богородицы «Умягчение злых сердец». Собралась подать записку о здравии Владимира (Карпа), но, вспомнив, что он Вильгельм, передумала. К своему стыду она не знала какого вероисповедания её сотрудник, а Наташа утверждала, что он атеист. Всё сделали, оставалось ждать.
- Время покажет, - решили подруги.
* * *
После церкви Татьяна хлопотала на кухне, а Рыбаков лежал на диване и сквозь дремоту смотрел вместе с Антошкой мультфильмы. Услышав, что пришла Света. он вышел в прихожую.
- Вы, что ребёнка в коридор выгоняете? – набросился на неё Рыбаков.
- Да мы не выгоняли, предложили просто к тёте Тане в гости сходить, - оправдывалась Света. – Мы соскучились, - засмущалась она, - а квартирка–то однокомнатная…
- Ладно, замнём, - снисходительно сказал Женька. - Антоха! – закричал он. - Иди домой, одевайся, пойдём с тобой по магазинам. Во–первых сходим в книжный магазин, там меня теперь знают, - хвастливо сказал он. - Купим тебе книжку про Мальчиша-Кибальчиша. Потом в гастроном заглянем, наберём всего самого вкусного. У нас сегодня праздник – Татьянин день.
- И мороженое купим? – радостно спросил мальчик и побежал домой одеваться.
На вечер запланировали застолье, на которое пригласили Свету с мужем Павлом, и Рыбаков с Антошкой отправились за покупками.
* * *
Книжный магазин очень маленький. В своём овчинном полушубке, унтах и огромной лисьей шапке Женька чувствовал себя слоном, который забрёл в посудную лавку. Он боялся сделать лишнее движение, пробираясь между стеллажами книг. Снял шапку, и держал её в руках. Антошка остановился у витрины с детскими книгами. Рыбаков подошёл к продавщице, которая зорко наблюдала за посетителями. Стараясь максимально расположить к себе пожилую женщину, Женька теребил в руках шапку как холоп перед барыней и как можно вежливей спросил её нет ли в продаже книжки о Мальчише–Кибальчише.
Женщина грозно посмотрела на Рыбакова и сказала с явным осуждением:
- Вы сегодня спозаранку купили альбом об исторических драгоценностях, не понимаю зачем, а потом женщина о нём спрашивала. Она раньше несколько раз смотрела его, но не покупала, видимо зарплаты дожидалась. Вообще книги дорогие стали, - горестно вздохнула она. – В молодости мы все знали, что лучший подарок это - книга. А теперь, - она махнула рукой, - всё по-другому. В наш магазин редко кто заходит.
- Зато я два раза за день зашёл, - заулыбался Женька. – Я утром книгу про драгоценности купил для той самой «бедной женщины». Она проговорилась однажды, что мечтает купить этот альбом, и я подарил ей на именины.
Продавщица округлила глаза, и в её взгляде появилось подобие одобрения или даже восхищения. - Так есть книга Гайдара? – голосом завсегдатая этого магазина спросил Рыбаков.
- Такой книги нет. Купите Гарри Поттера, говорят детям нравится, - оживилась женщина.
- Нам нужны правильные книги, нужные, а не про колдунов, - буркнул Рыбаков и подошёл к Антошке, стоящему перед яркой полкой с детской литературой. Тут были книги про Чебурашку, про Незнайку, русские народные сказки. Антошка начал ныть, что хочет книгу про Чебурашку.
- У тебя такой книги нет что ли? – удивился Рыбаков.
- Есть, и про Незнайку есть, - плаксивым голосом сказал Антошка, - только не такие красивые.
- Не ной, староват ты уже для таких книг, - отрезал Женька, строго глядя на мальчика. Он решительно взял в руки книгу с названием «Русские пословицы и поговорки». Шрифтом помельче было написано: «первый-четвёртый класс».
- Вот то, что нам нужно, - обратился Рыбаков к Антошке и открыл книгу.
- Где родился, там и пригодился, - громко прочитал он пословицу, напечатанную на первой странице крупными буквами. – На родной сторонке, что на мягкой соломке, - было написано чуть ниже, но такими же крупными яркими буквами. – Родина – малина, чужбина – калина, - продолжал читать Женька.
- Почему калина? – поинтересовался ребёнок.
- Потому, что калина горькая, - принялась объяснять Антошке смысл этой пословицы продавщица.
- Эту - берём, - решительно сказал Женька и, расплатившись, дал книгу Антошке в руки. Озадаченный мальчик стоял и листал её.
- Человек без друзей как дерево без корней, - медленно прочитал он.
- Точнее не скажешь, - уверенно сказал Рыбаков и подошёл к полке, над которой буквами, перевитыми нарисованными виноградными лозами было написано: Поэзия. Женька взял в руки первую книгу в верхнем ряду. Это был сборник стихов поэтов второй половины 19 века.
- Аполлон Григорьев, прочитал он на раскрытой странице.
Я вас люблю… что делать – виноват!
Я в тридцать лет так глупо сердцем молод,
Что каждый ваш случайный беглый взгляд
Меня порой кидает в жар и холод.
Стихотворение длинное, передающее чувства отчаянно влюблённого, страдающего человека.
- Вот угораздило Аполлона втрескаться, прямо как меня угораздило, - рассуждал Рыбаков, возвращая сборник стихов на полку. – А ведь прошло уже двести лет с тех пор, как написано это стихотворение. Ничего не меняется! Любовь это – мука, и Женька был полностью согласен с поэтом. Несмотря на то, что их любовь с Татьяной была взаимной и счастливой, он постоянно мучился. Его угнетали мысли, что любимая женщина работала в таком месте, где подвергалась опасности, конечно, не физического насилия, хотя и этого нельзя было полностью исключать, а оскорблениям, «наездами», вроде того, который случился на минувшей неделе. Кроме того, доверчивую Таньку можно было легко «подставить». А ревность, которую Женька тщательно скрывал, но которая отравляла ему жизнь…
- Любовь это – мука, - поставил он точку в рассуждениях, которые навеяло стихотворение А. А. Григорьева.
- Теперь пойдём еду покупать, - сказал Рыбаков Антошке, выходя из книжного магазина.
Зашли в гастроном, купили всё, что написала Татьяна на листочке, вырванным из блокнота и всё, что захотел Антошка. Следующим номером программы, намеченной Рыбаковым, было посещение небольшого кафе, расположенного здесь же в гастрономе.
- Вот и обещанное мороженое, - сказал Женька и как фокусник, достающий из цилиндра кролика, поставил перед Антошкой металлическую вазочку с белоснежными шариками, посыпанными шоколадной стружкой. Себе он принёс стакан брусничного напитка. Рыбаков вспоминал, как несколько лет назад, они с Татьяной впервые встретились здесь как добрые друзья. Тогда Женька не мог насмотреться на женщину, о которой грезил с тех пор, как впервые её увидел. В тот вечер он мечтал, что Татьяна, выпив в этой забегаловке кофе и коктейль с шампанским, растает и у них начнётся бурный роман… А в итоге – облом, которого никогда раньше не было в жизни Рыбакова! Даже букет белых роз не помог!
Антошка справился с мороженым, выскоблил ложечкой его остатки на стенках вазочки, и вопросительно посмотрел на Рыбакова, погружённого в воспоминания. Женька очнулся, и они направились домой.
В общаге уже всё было готово для праздника. Журнальный стол в комнате накрыт красивой скатертью. Красуется праздничный сервиз, хрустальные бокалы, стаканы, благородные столовые приборы из мельхиора. Помыли, нарезали, разложили на столе всё, что принёс Рыбаков и вскоре появились гости. Света пришла, как всегда, с пирогом, Антошка не расставался с новой книгой, а Павел преподнёс имениннице небольшой, величиной со спичечный коробок уральский агат, тщательно отшлифованный с одной стороны. На полированной поверхности камня красовался чёткий рисунок в виде серых и голубых концентрических колец.
- Классную книгу ты Антохе подарил, - сказал Павел, когда выпили и поели. -Даже мне интересно будет почитать. Открыл её, а там: «и один в поле воин, коли по-русски скроен». Или вот ещё: «испокон веку книга растит человека». Я много читаю, Света подтвердит, – обратился он к жене. - В свободное время на вахте чем заниматься? Ребята в домино, шахматы, в футбол играют, а я читаю. Я в нашей бригаде самый начитанный! - гордо сказал Павел.
- Кто хвалится, тот с горы свалится, - подал голос Антошка.
- Ты это в новой книге прочитал? – спросила Света у сына.
- Нет так мой друг Аркадий говорит, - ответил мальчик.
- Как хорошо, спокойно, - думала Татьяна, сидя рядом с Женькой и любуясь агатом, который она поставила на стол, возле себя. - Переживай – не переживай, а это ничего не изменит, - вспомнила она недавнее событие. - Как говорит мудрая Надежда Дмитриевна, всё в мире происходит либо по воле Божией, либо по Божиему попущению. А уж коли случится это попущение, то не спрашивай «за что?», а спроси у Бога «для чего?» Для того, наверное, чтобы внимательно посмотреть на себя со стороны и увидеть свои недостатки, то есть грехи, а их у всех навалом. Один Христос был безгрешен.
* * *
История, которая принесла столько переживаний не получила продолжения. От Владимира Карповича доктора узнали, что родители Сёмы не намерены давать ход тем «материалам», которые оказались у них в руках. Татьяна думала даже, что посодействовал этому сам Карп, а Гапоненко больше не появлялся в больнице, его почему–то перевели в другой регион.