После окончания факультета психологии педагогического института Ирина Леонидовна поработала психологом в нескольких учреждениях, но поняла, что это не то, о чём она мечтала. Было скучно! Ирка по натуре заводная, искромётная, и ей хотелось «движухи», приключений, а какие интересные события могут произойти в лесном техникуме или обществе ветеранов ВОВ, где новоиспечённый психолог делала первые шаги в профессии?
Одна знакомая, которая работала в учреждении ФСИН, сказала, что требуется психолог в больницу для осуждённых. Критически посмотрев на Ирину, она подумала, что вряд ли эта смешливая блондинка подойдёт для такой ответственной и даже опасной работы, но Ирина Леонидовна решила попробовать.
Собеседование с претендентом на должность психолога проходило в штабе, который располагался вне зоны. Проводил это мероприятие сам начальник колонии полковник Валерий Игнатьевич, а потом к нему должна была присоединиться главный врач Надежда Харитоновна.
Полковник – высокий, статный, розовощёкий пятидесятипятилетний мужчина. У него хорошая семья. Жена разделила с ним все трудности службы по дальним посёлкам, где располагались колонии. Обычно это были медвежьи углы в переносном и очень часто в прямом смысле. Сейчас они живут в городе. Двое взрослых детей учатся в столичных институтах.
Несмотря на безупречную репутацию, Валерий Игнатьевич не гнушался женского общества, и иногда позволял себе краткий и ни к чему не обязывающий флирт. Молва связывала его с одной молодой особой - соседкой по даче, где он часто появлялся один.
Окинув взглядом Ирину Леонидовну, начальник раздосадовано плюнул. На улице подмораживает, и офицеры уже перешли на зимнюю форму одежды, а перед ним миниатюрная блондинка в голубом беретике, в короткой курточке на «рыбьем меху», короткой юбочке и длинных, почти до подола чёрных сапогах. Большие голубые глаза смотрят наивно, а губы в любую минуту готовы расплыться в обворожительной улыбке. И расплылись!
В сердцах начальник тайно матюгнулся, и, приняв грозный вид предложил Ирине Леонидовне присесть. Слабый пол он, конечно, любил, но не на службе. Валерий Игнатьевич мечтал, чтобы женщины, которые устраивались на работу в его учреждение были хромыми, косыми, рябыми и, желательно кривыми старухами. Спецконтингент, лишённый общества женщин в течение длительного времени, воспринимал любую даму как чудо, многие влюблялись и в медицинских сестёр, и в докторов и это было проблемой. И вот, пожалуйста, ещё одна красотка!
Начальник задавал претендентке вопросы и думал, как бы так её «бортануть», чтобы она навсегда забыла сюда дорогу, но зашла Нина Михайловна – начальник отдела, где проверяются личные дела желающих поступить на работу или службу в учреждения ФСИН. Эту женщину за то, что она следила за моральным состоянием всего коллектива, за глаза называли матушкой как в монастыре. Она строго беседовала с нарушителями дисциплины среди сотрудников, женщинам советовала в какой одежде следует приходить на работу (лучше всего в парандже), чтобы не провоцировать пациентов и хозяйственную обслугу на неправомерные поступки, как с зэками разговаривать, и вообще изводила всех нотациями. Сама она появлялась на службе только в своей капитанской форме, а зимой обязательно в папахе, как и главный врач. За эту папаху сотрудники и прозвали её Кочубей, так образовалось прозвище Нины Михайловны - матушка Кочубей.
Она доложила начальнику, что личное дело Ирины Леонидовны проверено и оно безупречно. Матушке, конечно, тоже не хотелось принимать на работу эту блондиночку, хватит с неё дерматовенеролога красавицы Ольги, по которой «сохли» все жулики. Однако, Кочубей прикинула, что все воспитательные мероприятия и душеспасительные беседы теперь возьмёт на себя психолог, а матушке исполнять роль няньки давно надоело.
- Если запутается в связях, с треском выгоним, - подумала Кочубей, и, несмотря на умоляющий взгляд Валерия Игнатьевича, сказала, как отрезала: - Годна!
Оставалась надежда на главного врача, которая уже бежала к штабу через двор, придерживая рукой каракулевую папаху.
Надежда Харитоновна с порога радостно улыбнулась всем присутствующим и внимательно посмотрела на смущённую Ирину Леонидовну. Она вспомнила как много лет назад приехала по распределению медицинского института на Север в больницу для осуждённых. Начинала ординатором в туберкулёзном отделении, но вскоре стала его начальником. Надежда была красавицей, и это мешало в работе потому, что все без исключения пациенты в неё влюблялись. Нужно было правильно себя вести, чтобы не давать повода для разговоров и сплетен. Надежда была грамотным фтизиатром, требовательным начальником отделения, и добрым человеком, что, конечно, ценилось пациентами. Даже прозвище, которыми награждались все сотрудники больницы, у Надежды было необычное и красивое – Матильда. После выписки из больницы влюблённые не успокаивались и донимали доктора письмами, в которых подробно описывали свои чувства, умоляли о взаимности и просили обязательно ответить. Все поступающие письма Надежда никогда не читала и, согласно инструкции, отдавала в оперчасть. С тех пор лучшим развлечением молодых оперативников стало чтение вслух этих посланий. Хохотали до слёз, разыгрывая по ролям любовные сцены. К этому времени Матильда уже стала главным врачом и, узнав об этих развлечениях, устроила офицерам такой разгон, что Валерий Игнатьевич опасался, как бы всё это не вышло за пределы учреждения, что могло бы иметь самые печальные последствия для многих, в том числе и для него. Матильда считала, что глумиться над искренними чувствами это кощунство. Люди, находящиеся в местах лишения свободы, уже страдают и наказывать их дополнительно насмешками и хамством, не достойно офицера. Однако письма продолжали приходить, и Матильда теперь относила их в бойлерную, где собственноручно сжигала в маленькой печурке.
Надежда Харитоновна предупредила Ирину о трудностях, которые её ожидают на новом месте работы, заверила, что всегда поможет, если возникнут какие–либо проблемы и вдруг спросила:
- Вы так легко одеты, не замёрзли?
Психолог ответила, что она на машине с другом. Во дворе возле штаба стояла «крутая тачка», вокруг которой ходил амбал, по-хозяйски постукивая по колёсам и смахивая с корпуса редкие снежинки. Из личного дела было известно, что претендентка разведена и одна воспитывает сына.
- Хорошо, что есть такой дружок, - хмыкнул про себя начальник. – Соблазнов меньше в мужском коллективе будет.
* * *
Все тревоги по поводу того, что Ирину Леонидовну будут преследовать влюблённые зэки развеялись в первый же месяц её работы. При посещении психологом туберкулёзного отделения, где она по заданию руководства составляла психологические портреты «авторитетов», в неё влюбился «смотрящий» по больнице, который лечился в этом отделении. Переходить дорогу авторитетному жулику никто не хотел, это было опасно, и психолог работала спокойно, умело уворачиваясь от знаков внимания своего воздыхателя.
Однажды Ирина с утра пришла в терапевтическое отделение и долго беседовала с одним из вновь поступивших больных. Она сказала, что об этом её попросили оперативники и лично начальник, причём профессионально пообщаться с этим осуждённым просили незамедлительно.
После разговора с пациентом психолог потребовала для него отдельную палату. Татьяна Владимировна стала возражать потому, что свободных мест, тем более, палат не было. Многие молодые и нетяжёлые больные располагались на втором ярусе коек. Ирина, вытаращив свои огромные глаза, потянула Татьяну за рукав в её кабинет. Там она почему-то шёпотом рассказала, что это особенный пациент. Его привезли из далёкой сибирской зоны мотать свой срок в одной из колоний возле их города по месту жительства. Избавились от этого типа. За время транспортировки его состояние ухудшилось, за что он намерен свести счёты со всеми, кто это допустил. Угрожает писать жалобы во все инстанции вплоть до международного комитета по правам человека. Ирка уверена, что он очень опасен. На его совести много загубленных жизней, хотя доказанных убийств всего два и этим объясняется сравнительно небольшой срок, на который он осуждён. Ходили слухи, что он знаменитый киллер. Из личного дела, которое психолог досконально изучила, следует, что этот человек чрезвычайно жесток и, общаясь с ним, нужно вести себя очень осторожно.
Этого больного взяла на лечение Татьяна Владимировна. Звали этого опасного человека Виктор, фамилия Шишкин, а «погоняло» как доложил старшак – Шиш. Шиш - популярный персонаж детских сказок, который благодаря своему уму и весёлому нраву, всегда выходил сухим из воды.
- Обладатель такого прозвища тоже, наверное, обладает этими качествами, - думала Татьяна, но она ошибалась.
Несколько лет назад пациент тяжело заболел гепатитом, но практически не лечился, было не до здоровья, зарабатывал деньги для будущей счастливой жизни. В результате этого, а также потому, что Шишкин периодически пьянствовал и употреблял наркотики, заболевание прогрессировало и в настоящее время достигло своей терминальной стадии. Состояние больного было тяжёлым, выписать в колонию его было невозможно, поэтому Шишкин находился в терапевтическом отделении длительное время. С ним часто беседовала Ирина Леонидовна, чтобы уменьшить агрессивность пациента и создать доброжелательную атмосферу между ним и медицинским персоналом.
Татьяна Владимировна, сумела (как ей казалось) расположить больного к себе и иногда между ними завязывались беседы, что в самом начале пребывания больного в «терапии» было невозможно. Труды психолога не пропали даром. Татьяна узнала, что Шиш зарабатывал большие деньги убийствами. Чаще всего стрелял из винтовки с оптическим прицелом, но бывало, что приходилось выполнять заказы более изощрёнными методами. Шиш с удовольствием рассказывал о своих приключениях, но доктор сразу прерывала его хвастливые повествования.
- Надо же, - думала она, - какое название себе придумали – «киллер», «ликвидатор». Убийцы и мясники, вот, кто они, - возмущалась Татьяна, но вслух только однажды неосторожно сказала это. Сказала и пожалела. Лицо Шишкина исказилось до неузнаваемости. Желтушное лицо побледнело, рот искривился. Карие глаза с желтыми белками сузились и, если бы в этот момент в его руках было оружие, он бы воспользовался им моментально и без всякого сожаления.
В отдельную палату больного всё-таки поместить пришлось. Он был на редкость неуживчивым с соседями по палате, злым и грубым с медицинским персоналом, а афишировать скандалы перед другими пациентами не хотелось. Шишкин понимал, что заболевание прогрессирует, неуклонно приближая его к смерти, и приступы злобы повторялись всё чаще и чаще. Однажды он признался, что плохо спит. Нарушения сна – частый симптом у больных с декомпенсированным циррозом печени. Больной пожаловался, что ночью к нему являются все его жертвы, тревожат его, злорадствуют, смеются над ним и желают ему «сдохнуть в мучениях». Шишкин убеждал своего доктора, что хороших людей он не убивал. Каждый из его жертв был козлом, падлой и т. д.
Татьяна Владимировна расценила нарушения сна как проявление энцефалопатии, характерной для этого заболевания, подкорректировала лечение, но положительного эффекта не наблюдалось. Наталья Николаевна предложила (если больной согласиться) пригласить к нему священника, чтобы исповедал смертельно больного пациента и, по возможности, причастил. Она много раз убеждалась в действенности этих таинств на больных. Шишкин согласился, и с разрешения оперчасти в больницу был приглашён отец Стефан.
Молодой батюшка подвизался в Ульяновском монастыре, что недалеко от столицы республики, затем в родном посёлке ухаживал за смертельно больной матерью. После того, как матушка отошла в лучший мир, он вернулся в родную обитель, вскоре был рукоположен в священники и направлен в их город, где организовалось подворье монастыря. Подворье располагалось за городом в промышленной части, как и больница для осуждённых. Каждый день сотрудники, направляясь на работу в рейсовом автобусе, проезжали мимо большого деревянного дома с серебристой маковкой над крышей. Наталья Николаевна часто после работы заходила в эту церковь, была лично знакома с отцом Стефаном. Она и пригласила батюшку к злодею Шишкину.
Палата, где располагался больной, была рядом с кабинетом начальника отделения, и Татьяна Владимировна предложила батюшке провести исповедь в своём кабинете, где никто не помешает. В больнице уже действовал православный храм, но гражданину Шишкину из-за тяжести его состояния было туда не дойти, а от носилок он отказался. Кроме того, большинство зэков считали, что коварные оперативники расставили в церкви подслушивающие устройства. Это было неправдой, но разубедить их было невозможно.
Предположив, что разговор со священником будет длительным, Татьяна Владимировна, прихватила папку с историями болезней и перешла в кабинет старшей мед. сестры Нины Сергеевны, куда на всех парах примчалась психолог. Она тоже была заинтересована в результатах беседы батюшки с Шишкиным. Кроме того, Ирка никогда не общалась со священником и была так далека от христианства, что Наталье Николаевне и Татьяне часто было неудобно за её невежество. В кабинет к «старшей» подошла Дося - сестра хозяйка, которая стала жаловаться на Шишкина, которого она запросто называла Витькой.
- Жадный он, - возмущённо заговорила Дося. – Видели у него вся палата завалена всяким добром? Блатные его снабжают и с воли передают. Чего там только нет. Конфеты разные, и чай, и пряники и сыр весь заплесневелый. Не даёт в холодильник убрать. Хвастается, что больно богатый. Мне говорит: ты, мол, ишачишь всю жизнь, а что заработала? – Любовь Андреевна горестно вздохнула. – Я ему и ответила, что лучше жить бедняком, чем разбогатеть со грехом как он. – Дося яростно сжала пальцы своей большой руки в кулак. - У него целая упаковка памперсов на подоконнике валяется, привезли дружки на всякий случай. – продолжала Дося. - Ну, я и попросила памперсы-то для деда из четвёртой палаты, санитары замучились тряпки стирать. Дак он мне на это фигу показал.
- Вот, поэтому у него такое прозвище - Шиш, - засмеялась Ирина Леонидовна.
- В сказках–то Шиш весёлый, находчивый как кэвээнщик, и добрый. А этот – злодей, - подала голос Нина Сергеевна, которая всё это время что-то перебирала в шкафу с лекарствами. - А я старшака сейчас спрошу, почему продукты по палатам, а не в холодильнике? Отравится - мы будем виноваты, - грозно продолжила она разговор.
- Вот Витька-то и боится, в холодильник продукты убирать, думает, что кто-нибудь отравы крысиной подсыплет. Сам людей убивал пачками, думает и все такие же, - рассуждала Дося.
Болтали о разном, но больше о том, сколько хлопот и отрицательных эмоций доставляет всем этот самый Шишкин.
- Много гадов видела, - жаловалась добрейшая Любовь Андреевна, - а такого как этот Шиш, первый раз.
В кабинет коротко и заполошно постучали, появилась встревоженная физиономия санитара и женщины, почуяв недоброе, поспешили в кабинет, где проводилась исповедь. На дверях всех палат были небольшие застеклённые окна, и сквозь него Татьяна увидела Шишкина, уже вернувшегося на своё место. Он сидел на койке, тяжело дышал и смотрел в одну точку.
Ворвавшись в кабинет, женщины увидели батюшку, распластавшегося на полу.
- Убили, - заголосила Любовь Андреевна на всё отделение, - попа убили!
Татьяна подскочила к отцу Стефану и потрогала его за плечо. Наклонившись над священником, она услышала его рыдания и слова молитвы.
- Жив, слава Богу, - сказала она и жестом показала, чтобы все вышли из кабинета, на пороге которого уже столпились санитары и пациенты. Все вышли, а Татьяна Владимировна помогла батюшке подняться с колен и усадила его на стул. За дверью слышался командирский голос Ирки, которая просила всех разойтись по палатам, а санитаров по рабочим местам, после чего она появилась в кабинете.
Женщины не знали, как вести себя с духовным лицом, да ещё с монахом, стеснялись. На помощь пришла Наталья Николаевна. Она осталась со священником наедине, долго разговаривала с ним, успокаивала, а потом пригласила всех в бытовку, где пришедшая в себя Дося накрыла стол для чаепития. Батюшка постепенно успокоился, стал расспрашивать тяжело ли работать с такими пациентами, и как медперсонал находит с ними общий язык. «На сцену» вышла Дося и в красках рассказала, как ей, женщине, этот гад под нос сунул кукиш. Это разрядило обстановку, все засмеялись. Психолог предложила батюшке осмотреть отделение, и отец Стефан в сопровождении Ирины Леонидовны и старшей медицинской сестры отправились на экскурсию.
Татьяна ругала себя за то, что оставила молодого батюшку наедине с матёрым уголовником, хотя как нужно было поступить в этом случае она не знала, ведь исповедь – это тайна. Наталья Николаевна глубоко верующая и воцерковлённая женщина поведала, что услышанное от Шишкина потрясло отца Стефана своей жестокостью. Шишкин рассказывал об этом спокойно и батюшке даже показалось с удовольствием. Во время исповеди священник обычно спрашивает, раскаивается ли испытуемый в своих грехах. Шишкин ответил, что раскаивается, и отец Стефан его причастил.
* * *
На следующий день на планёрке начальник колонии кричал, что это был последний раз, когда такое мероприятие проводилось в отделении. Санитары, которые все были осведомителями оперчасти, донесли о том, что произошло в «терапии». Впрочем, ничего страшного не произошло, просто все напугались. Начальник - убеждённый атеист разразился бранью, но со своего места решительно поднялась Ирина Леонидовна и горячо выступила в защиту медицинских работников. Говорила о правах человека, о свободе вероисповедания в нашей стране и т. д. Говорить она умела. Начальник с ненавистью смотрел на психолога, потом прервал её и спросил:
- А кто будет отвечать, если в больнице попа завалят? Неужели вы, Ирина Леонидовна? – а сам подумал, - Ведь хотел же её «бортануть» тогда!
После таинств кошмарные сновидения у Шишкина не исчезли, появились ещё и зрительные галлюцинации, когда он среди белого дня видел своих жертв и разговаривал с ними. Наталья Николаевна утверждала, что исповедь не помогла потому, что больной искренне не раскаялся, а лишь устами перечислил свои грехи.
* * *
Состояние больного подпадало под действие приказа об освобождении по болезни. Все документы были готовы. Врачебная комиссия рекомендовала направить дело больного в суд, который и принимает решение о том будет ли этот больной освобождён или ему суждено умереть в заключении. Множество нюансов, которые необходимо было учесть при оформлении документов были учтены и одним из главных условий было наличие родственников, которые готовы были взять к себе такого больного или собственное жильё.
Все сотрудники были уверены, что умирать Шишкину придётся в тюремной больнице, но его освободили. В городе у него была квартира со всеми удобствами, и средства для существования, которыми он постоянно хвастался.
День освобождения, который ждал не только больной, но и весь медперсонал, наконец настал. Шишкина переодели в чистое бельё, надели выстиранный спортивный костюм и куртку, собрали вещи и сообщили Татьяне Владимировне, что санитары готовы доставить носилочного больного на КП. Татьяна подошла к Шишкину, чтобы попрощаться. Он демонстративно отвернулся, а когда появилась Любовь Андреевна, чтобы проконтролировать, все ли вещи больного собраны, хорошо ли одет-обут, он плюнул в её сторону и обматерил. Даже «смотрящий» по терапии неодобрительно покачал головой, а Татьяна объяснила всем, что это энцефалопатия виновата, а не больной, который себя не контролирует. Смотрящий сказал начальнику отделения, что такого известного человека как Шиш, обязательно встретят у КП на машине, довезут до квартиры и обеспечат всем необходимым. Ещё смотрящий поведал, что Шиш собирается подать жалобы во все инстанции, вплоть до международных, на плохое лечение, питание, нарушение его прав и так далее. По выражению лица Татьяна Владимировна поняла, что смотрящий не одобряет этого.
- И на том спасибо, - горестно подумала она.
* * *
Ирина Леонидовна имела в городе много знакомых в том числе и среди офицеров полиции. Она разузнала, что Шишкина уважал и боялся весь криминалитет. О нём ходили легенды, но правду никто не знал потому, что свои «подвиги» он совершал на другом конце нашей необъятной страны. Кроме того, многие участники кровавых событий девяностых годов давно были в могилах, поэтому по беспроводному криминальному телеграфу распространялись только легенды. На свободе братва организовала Шишу сиделку, регулярные осмотры доктора из частной клиники, доставку продуктов и блюд из ресторана. Шишкин прожил на свободе чуть больше месяца. Когда он умер, состоялись похороны с торжественными речами, возложением венков и роскошными поминками.
Прошёл год. Все работники терапевтического отделения старались забыть о вредном Шишкине, но благодаря ему Ирина Леонидовна вместе со своим амбалом стала посещать храм, где служил отец Стефан. Они стали активными членами церковной общины, а молодой батюшка, благодаря встрече со злодеем Шишкиным, приобрёл бесценный опыт и поминал раба Божьего Виктора в своих молитвах. Как поётся в песне: ничто на земле не проходит бесследно.
Однажды зимой весь коллектив больницы был на городском кладбище, провожая в последний путь своего коллегу. У центральных кладбищенских ворот, где хоронили заслуженных людей города и местных знаменитостей все обратили внимание на богатый мраморный памятник. Он представлял собой большой православный крест, а на надгробной плите был высечен портрет, имя, отчество, даты жизни и смерти Шишкина.
- О времена, о нравы! – горестно вздохнула Ирина Леонидовна.