Один раз в месяц Надежда Харитоновна, главный врач больницы для осуждённых посещала каждое отделение. Существовал график обходов главврача. В третий вторник каждого месяца общий обход (именно так называлось это действо) проводился в терапевтическом отделении.
Надежда Харитоновна начинала свою трудовую деятельность в больнице как врач-фтизиатр, затем стала начальником туберкулёзного отделения. Дослужившись до майора, она продолжила карьеру в должности главного врача. Татьяна Владимировна помнила день, когда она после окончания мединститута и интернатуры впервые появилась в больнице как молодой специалист. Оформив документы в отделе кадров, она явилась в кабинет главного врача, где впервые увидела Надежду Харитоновну. Навстречу молодому коллеге из-за стола вышла женщина необыкновенной красоты в форме майора МВД. Выше среднего роста, с высокой грудью, тонкой талией, широкими бёдрами и точёными длинными ногами. Грива выкрашенных в каштановый цвет волос, объём которых увеличивался за счёт химической завивки, большие зелёные глаза, прямой, аккуратный носик и чувственные губы…
- София Лорен, – окрестила про себя Татьяна женщину, представившуюся ей главным врачом. Однако в этот же день она узнала, что давным-давно «жулики» (как коротко называли здесь осуждённых), нарекли Надежду Харитоновну за экзотическую красоту таким же красивым и экзотическим именем – Матильда.
В молодую Матильду влюблялись все - и сотрудники мужчины, и, что было опасно, пациенты. Однако, имея такую яркую и сексапильную внешность, Надежда Харитоновна была очень строгих правил. Она выросла в крестьянской семье. Отец погиб на фронте, мать была председателем колхоза, и воспитание детей в семье было строгим, если не сказать суровым. Никаких романов Матильда себе не позволяла и отвергала любые ухаживания. Наконец, она влюбилась, вышла замуж за одного из офицеров колонии, родила сына, но брак быстро распался. Причина такого короткого замужества крылась в том, что за необыкновенной красотой скрывался мужской, непоколебимый характер женщины. Говорят, что с возрастом она стала мягче. Татьяне Владимировне не с чем было сравнивать, потому что, когда они встретились, Надежда Харитоновна была уже немолода. Татьяну она взяла под своё крыло. В то время это называлось наставничеством и, кстати, приносило хорошие результаты. Работать в больнице, которая одновременно являлась колонией строгого режима, девушке было нелегко, и возможно благодаря своей добросовестной наставнице, Татьяне удалось избежать многих ошибок во взаимоотношениях со спец контингентом. Она уважала главврача, многому научилась у старшего коллеги, и это пригодилось в работе. Матильда тоже полюбила Татьяну за интеллигентность, которой ей самой не хватало, за образованность, трудолюбие и ум. Своё здоровье, которое с возрастом стало ухудшаться, она доверяла только Татьяне.
Как-то быстро промчались десять лет с тех пор, как Татьяна поступила на работу в больницу для осуждённых, уже несколько лет она была начальником терапевтического отделения. Всем коллективом недавно отметили 55-летие главного врача, которая давно была подполковником. Красота её стала не такой яркой и вызывающей, как в молодости, а более сдержанной, зрелой...
Сегодня общий обход в десять часов, и доктора терапевтического отделения собрались без четверти десять в кабинете Татьяны Владимировны. Все белоснежные, накрахмаленные, сосредоточенные, потому что Матильда была очень строга во время своих обходов. В кабинете «старшей» - сама Нина Сергеевна, радостная сестра хозяйка в предвкушении интересного события, постовая медсестра с полотенцем, смоченным дезинфицирующим раствором и тонометром в руках. Старший санитар носился по отделению, отдавая последние распоряжения больным:
- Не дай Бог кто закурит в палате! - слышались его угрозы. - Всем быть на местах, «лежачим» - лежать, остальным сидеть на заправленных койках, - уже в который раз повторял он.
Наконец, доктора увидели в окне главврача. Была зима, но Матильда неслась в направлении терапевтического отделения раздетая. На плечи, поверх белого, медицинского, был накинут больничный байковый халат, который развевался от быстрого движения, как бурка у комдива Чапаева. Каракулевая офицерская «кубанка» на голове, из-под которой выбивался рыжий чуб, ещё больше усиливала сходство с героем гражданской войны. Ворвавшись в кабинет, женщина первым делом взглянула на часы, и с облегчением выдохнула:
- Слава Богу, успела! На часах было без двух минут десять.
Владимир Карпович, которого Татьяна всегда подозревала в подхалимаже, бросился снимать с Матильды серый больничный халат, и аккуратно поставил на полку «державную» кубанку.
- Точность - вежливость королей, - польстил он главному врачу, которая самодовольно хмыкнула в ответ.
- Ну, коллеги, приступим, - вымолвила Матильда и решительно двинулась из кабинета.
Она направилась на второй этаж, с которого обычно начинался обход. Палаты на первом этаже, в которых находились тяжёлые больные, посещались позже, потому что в это время им ставили капельницы и делали инъекции. Надежда Харитоновна и сопровождавшая её свита докторов заходили в каждую палату. Здесь главврач громко здоровалась с больными и выслушивала доклады врачей обо всех пациентах. Иногда она сама осматривала больного, давала советы докторам, затем вытирала руки влажным полотенцем, и обход продолжался. Матильда была серьёзна во время докладов, после чего спрашивала каждого пациента о том, есть ли у него какие-либо претензии к работе персонала, есть ли жалобы на лечение и т. д. Жалоб как правило не было, и обход продвигался споро.
В одной из палат внимание главврача привлекла картинка размером со школьную тетрадку, намертво приклеенную к стене.
— Это что за порнография? – грозно сказала Матильда, подходя ближе.
На картинке, вырезанной из журнала, была изображена пышная обнажённая рыжеволосая женщина, лежащая на сундуке, рядом со скомканным, розовым, одеялом.
— Это не моя, - стал оправдываться парень, сидящий на кровати, над которой была обнаружена провокационная репродукция.
- Когда я на больничку приехал, она, - больной кивнул на стену. - В натуре, уже висела.
К больному поспешно подошла Татьяна Владимировна.
- Надежда Харитоновна, - начала Татьяна, обращаясь к главврачу. – Это же «Красавица» Кустодиева.
- Ничего не хочу слышать! – продолжала сердиться целомудренная Матильда.
- Правильно! – вдруг вступила в разговор сестра-хозяйка по прозвищу Дося. – Нечего голых баб к нашим стенам лепить. Ты что ли стены то красил? – возмутилась она и, отодвинув пациента, стала отдирать картинку со стены.
Парень растерянно смотрел на происходящее и чуть не плакал, не понимая, за что его ругают.
- Подумаешь, баба голая, - недоумевал он.
- Да это же Кустодиев, одна из его купчих…, - пыталась защитить классика Татьяна.
- Что у него одетых купчих нет? – возмутилась Надежда Харитоновна, присоединившись к Досе. Они вместе скоблили стену своими ногтями, пока услужливый Владимир Карпович не протянул Матильде небольшую острую железяку.
На всё происходящее с изумлением смотрел невропатолог Ушаков, недавно появившийся в больнице. Неврологические больные находились на первом этаже, и доктор предпочитал до поры скрываться от Матильды за спинами терапевтов. Причина была банальной. Вчера до позднего вечера Ушаков провёл с друзьями в гараже, где якобы ремонтировал свой старый «Жигуль». Утром на работе, спасаясь от похмелья, он принял две мензурки настойки подорожника из рук старшей медсестры. В бытовке сестра хозяйка, взглянув на невролога, сразу определила причину его нездоровья (у самой муж алкаш) и молча поставила перед ним банку рассола. В результате проведённых «реанимационных» мероприятий состояние Ушакова улучшилось, но до хорошего было ещё далеко, поэтому он предпочитал пока оставаться в тени, но ситуация была настолько комичной, что он не выдержал.
- Не переживай, - обратился к парнишке доктор Ушаков. - Я тебе из гаража портрет Шаляпина принесу. Претензий никаких не будет, - захохотал невролог. - Вот увидишь! Он там в шубе, - опять хохотнул доктор. – Тоже картина Кустодиева…
Надежда Харитоновна гневно посмотрела в сторону развеселившегося Ушакова, а потом на Владимира Карповича, на его железяку и спросила с ужасом:
— Это что, заточка?
- Да, опера подарили, я ей карандаши точу! – отрапортовал доктор.
Обход продолжался своим чередом, но чем ближе приближались к палатам для тяжёлых больных, волнение всё больше овладевало Татьяной. Там находился самый серьёзный пациент отделения на сегодняшний день. Фамилия больного была Голубев, но он был настолько злым, что Татьяна постоянно и совершенно непроизвольно называла его Волковым. Этот пациент страдал ревматизмом с декомпенсированным пороком сердца. Состояние его здоровья подпадало под приказ об освобождении по болезни. Все нужные документы были подготовлены и переданы в суд, который медлил выносить своё решение. Дело в том, что пациент был особо опасным рецидивистом. Практически всю свою жизнь он провёл за решёткой и выходил на «свободу» ненадолго, чтобы совершить очередное тяжкое преступление. Для особо опасных рецидивистов существовал отдельный корпус, в котором больные находились в камерах, а прогулки им разрешались недолгие и по расписанию. Осмотры больных докторами и медицинские процедуры осуществлялись только в присутствии охраны, что сильно затрудняло работу медиков. Больного Голубева перевели в общий терапевтический корпус по настоянию Татьяны Владимировны потому, что он нуждался в интенсивном лечении и постоянном наблюдении. Переводу больного Голубева долго противилась опер. часть, но Татьяна настаивала, и, наконец, ей пошли навстречу. Все думали, что пациент будет благодарен за то, что ему улучшили условия содержания, но не тут-то было. Больной хамил докторам, медсёстрам и, несмотря на многочисленные предупреждения со стороны оперативников, не собирался меняться. Он получал усиленное питание, и находился в просторной палате на двоих пациентов. Каталки для больных появились в больнице гораздо позже, и санитары на руках выносили больного на улицу, чтобы подышал бедолага свежим воздухом. На все усилия докторов облегчить состояние больного ответ был один – ругань и хамство. За всю свою практику Татьяна никогда раньше не встречала таких озлобленных пациентов.
Она внутренне сжалась, когда подошла к Голубеву. Сегодня Татьяна уже осматривала пациента, сделала соответствующие новые назначения, и констатировала, что состояние его ухудшилось. Доктора расположились полукругом возле постели больного. Голубев с ненавистью смотрел на вошедших. Надежда Харитоновна знала этого больного. Ежедневно о его состоянии на планёрках докладывали дежурные врачи и подчёркивали, что больной ведёт себя недопустимо.
- Больной Волков, - начала Татьяна Владимировна свой доклад и осеклась. Опять эта нелепая оговорка! – Простите, осуждённый Голубев, - поправилась Татьяна, но запал был уже подожжён и незамедлительно раздался взрыв.
- Опять, ты меня оскорбляешь, - завопил Голубев, задыхаясь. Бледные губы стали синими, он закашлялся. Доктор Ушаков ловко подхватил больного за подмышки, и держал его пока Владимир Карпович поднимал головной конец функциональной кровати повыше, чтобы страдалец принял полу сидячее положение, и ему стало легче дышать.
- Ну, простите меня Александр, - оправдывалась Татьяна Владимировна. - Больных много, у меня и Волков есть, вот я вас и путаю всё время, - виновато сказала она.
Больной немного успокоился и внимательно выслушал доклад лечащего врача. Матильда с каменным лицом стояла рядом с Татьяной. Дежурные доктора постоянно жаловались ей на грубость со стороны Голубева и теперь она сама стала свидетелем этого.
- Ты не унывай, держись, всё наладится, - бодро сказала Надежда Харитоновна после того, как Татьяна Владимировна замолчала. - Поверь, доктора делают всё возможное и даже больше, - продолжала она, улыбаясь своей обворожительной улыбкой. Однако, Татьяна Владимировна видела, что после брани, которую они выслушали, все эти «политесы» давались Матильде с трудом.
- Кончай базар, - грубо оборвал Матильду больной. - Мне здесь хреново, душно, баланда отвратительная, лечить не умеют, мне хуже становится, - скороговоркой кричал он и задохнулся. – Коновалы… - услышали доктора сквозь хриплое дыхание больного.
Надежда Харитоновна выдержала паузу после воплей Голубева, в лицо бросилась краска, а пальцы с ярким маникюром сжались в кулак.
- Ты что быкуешь? – зловещим шёпотом вдруг спросила Матильда, вплотную приблизившись к кровати. – Тебе душно? – прошелестела она. - На втором этаже люди в два яруса на шконках лежат, тоже не здоровые, а вас тут всего двое в большой палате и тебе, видите ли, душно. Баланда тебе не нравится? А усиленное питание, которое тебе Татьяна Владимировна назначила, незаконно, между прочим, а жалея тебя, ты, говорят, в парашу выбрасываешь. В голову не приходило кому-то отдать, доброе дело сделать?
Матильда распалялась всё больше. Такой её сотрудники видели очень редко, некоторые вообще никогда. Зелёные глаза сверкали как у разъярённой кошки, на лице горел румянец. Владимир Карпович приблизился к главному врачу и тихонько взял женщину за руку, но Матильда яростно выдернула руку и продолжала:
- Лечат тебя плохо? А ты знаешь, что тебе операцию на сердце нужно было ещё лет двадцать назад делать в какой-нибудь крупной клинике? В нашей системе такие операции не делают. Вот бы и занимался здоровьем на свободе. А ты что? Бухал, грабил и убивал… А теперь – лечите меня!
Татьяна испугалась потому, что Матильду понесло…
Далее на лагерном жаргоне главврач объяснила рецидивисту Голубеву, что о нём думает и тот угрюмо молчал. Доктора ошарашенно смотрели на своего руководителя. Когда Матильда выплеснула всё, что хотела сказать этому зарвавшемуся преступнику, она повернулась к докторам и приказным тоном обратилась к Татьяне:
— Значит так! Перевести больного в его родной корпус, в камеру – это раз. Отменить усиленное питание — это два! И что ты с ним носишься как дурень с писанной торбой? – закричала она на лечащего доктора. - Результат твоей доброты видела? – показала она на насупившегося больного. – О-бор-зел! – выразительно сказала она по слогам.
После обхода доктора собрались в кабинете Татьяны, а Матильда скрылась у Нины Сергеевны.
- Наверное, валерьянку пьёт, - подумала Татьяна Владимировна и представила как расстроенной Надежде Харитоновне капают в мензурку пахучие капли.
Через некоторое время в кабинет «старшей» промчалась Дося с чайником. Все поняли, что Матильда настолько разнервничалась, что ей нужно время, чтобы вернуть самообладание.
Доктора ждали главврача для «разбора полётов» и обменивались мнениями о проведённом мероприятии. Доктор Ушаков, который работал в больнице для осуждённых всего два месяца, долго не присоединялся к дискуссии, развернувшейся среди коллег, а потом сказал:
— Вот уж чего не ожидал от Матильды, так жаргона, который использовать персоналу вроде как запрещено.
- Персоналу запрещено, вернее не рекомендуется его использовать, - вставил Владимир Карпович. - А с другой стороны в какую стаю попал, так и каркай. Ну, и Матильда не персонал, а персона. Как она этого подлеца отбрила! – восторженно продолжал он. - Ведь этот Голубев никому житья не даёт, ни больным, ни медикам. Издевается надо всеми! Умудрился даже Матильде нахамить, а её «жулики» очень уважают. Если блатные об этом узнают, несдобровать Голубеву.
В кабинет Татьяны тихо зашла Дося, взяла халат и кубанку Надежды Харитоновны и так же тихо ушла. Через минуту доктора увидели в окне поникшую фигуру Матильды, бредущую в штаб. Серый халат уныло висел на плечах, а кубанка на роскошных волосах выглядела нелепо.
Татьяна всегда находила общий язык со своими пациентами. Она старалась работать добросовестно и относилась ко всем больным хорошо. Большинство её пациентов искренне уважали своего доктора. Голубев был исключением. «Блатные» предлагали свою помощь в этом случае, но Татьяна Владимировна решительно отвергала любое вмешательство и стремилась сама наладить хорошие отношения со строптивым зэком.
После разноса, который устроила на общем обходе Надежда Харитоновна больному и ей, Татьяне, как лечащему врачу Голубева, последний притих. Он нехотя общался с доктором во время осмотров, но уже не хамил. Татьяна не торопилась выполнять распоряжения, о переводе осуждённого в другой корпус и отменять дополнительное питание, понимая, что главный врач погорячилась и смилостивится. Так и случилось, во всяком случае Матильда не напоминала Татьяне об этом.
Однажды после очередного осмотра Голубева, Татьяна Владимировна собралась уходить из палаты, но больной окликнул её.
- Вы не думайте, - впервые в истории их отношений спокойно сказал больной. – Я не на вас наезжаю. Знаю, что скоро умру, а мне всего 45, - больной замер, пытаясь подавить слёзы. — Вот и давит меня злоба. Я умираю, - заплакал больной. - А другие будут жить… - выдавил он. – Матильде передайте, - продолжил Голубев, немного успокоившись. - Я её уважаю! Много она для нашего брата хорошего сделала, пусть на меня не злится.
Татьяна взяла руку больного и тихонько пожала её:
- Сам ей это скажешь!
До следующего общего обхода Голубев не дожил. Когда на планёрке у начальника колонии дежурный врач доложил о его смерти, Матильда вздрогнула. Она попросила Татьяну Владимировну задержаться и грустно сказала ей:
- Я ведь собиралась сходить к вам в отделение, помириться с Голубевым. Да закружилась, дел полно. Помнишь, как говорил знаменитый тюремный доктор Фёдор Гааз? - Надежда Харитоновна замолчала, а потом глядя мимо Татьяны продолжила. – Спешите делать добро! – и каким-то надрывом выдохнула. - А я не успела…