Татьяна стояла у входа в метро. Здесь назначена встреча с однокурсницей, которая. как всегда, опаздывала. На улице оживлённо, рядом кафе, народ снуёт туда-сюда, а она стоит как столб и всем мешает. Сразу вспомнился хулиганский стишок из репертуара кондуктора Люськи, с которой Татьяна около года жила в одной комнате общежития. Людмиле было уже около сорока лет, и она была не замужем.
Вот стою у ресторана,
Замуж поздно, сдохнуть рано.
Татьяна засмеялась и переместилась ближе к самой станции, где раскинулся книжный базар. Парень в красной футболке с надписью «СССР» во всю спину и синих шлёпанцах сидел на раскладном стульчике рядом со своим товаром. При виде Татьяны, потенциального покупателя, он оживился и даже встал со своего стула. Книги были разложены на раскладушке, и выглядели не очень презентабельно. Татьяна скользила взглядом по ним и остановилась на старой с признаками реставрации книге с прекрасным портретом Гейне на обложке. Вспомнила как учила стихотворение этого поэта на немецком языке, чтобы сразить Лёву. Однако, получилось, наоборот. Лёва так удивил Татьяну, что она только недавно стала вспоминать о своём бывшем друге почти спокойно, хотя прошло уже шесть лет. Книга старая, 1948 года издания и продавец заломил такую цену, что по выражению лица Татьяны понял, что переборщил и, поломавшись, снизил цену до приемлемой.
Расплачиваясь за покупку, Татьяна боковым зрением увидела свою однокурсницу. Виолетта двигалась, покачивая бёдрами, обтянутыми короткой узкой юбкой. Светлая блузка с глубоким декольте открывала высокую грудь, как показалось Татьяне, несколько излишне. Ноги в туфлях на высоких каблуках Виолетта ставила аккуратно по одной нарисованной воображением линии, отчего походка становилась плавной, будто она не шла по шумной улице, а плыла. На голове, как всегда, взбитые белокурые волосы, спускающиеся до плеч. Голубизна глаз подчёркивалась голубыми тенями, брови, ресницы, губы всё искусно и тщательно подкрашено и смотрелось естественно. На шее крупные бусы из янтаря. Встретив такую женщину, сразу понимаешь, что она может быть только Виолеттой. Даже Светлана или Марианна не подходили для такого экземпляра. Имя, конечно, красивое, но неудобное для студенческой компании, поэтому Виолетта в группе вскоре превратилась в Виолку, но буква «о» в середине слова мешалась, застревала между зубами и языком и ко второму семестру уже на первом курсе прекрасная Виолетта превратилась в Вилку.
Татьяна помахала подруге рукой и Виолетта медленно, как дорогая яхта подплыла к ней. Они обнялись, а продавец книг судорожно сглотнул слюну.
- Танька, бессовестная, куда ты пропала? Почему ни разу не приехала на встречу с однокурсниками? Мы ничего о тебе не знаем, Кораблёв с ума сходил, наводил справки, но бесполезно. Кто-то даже предположил, что ты в «почтовом ящике» работаешь, вся засекречена… - тараторила Виолетта.
Она ещё в институте вышла замуж и не за какого-то голодранца студента медика, а за курсанта высшего военного училища, которого после окончания обучения оставили в Ленинграде. Получив диплом врача, Вилка пристроилась в военном госпитале, где успешно работала по сей день. Брак был счастливым и обеспеченным. В семье росло двое детей. Виолетта была умная и добрая и Татьяна считала, что это справедливо, когда хорошие люди живут хорошо.
— Значит так, - командовала подруга, зная, что Татьяна мямля и решений принять сама никогда не могла. - Завтра как штык быть в ресторане! – чеканила Виолетта. – Курсом мы собираемся один раз в пять лет, завтра будет только группа. Форма одежды парадная, маникюр, и причёска в хорошей парикмахерской обязательны!
Татьяна, чтобы отвлечь Виолетту от своей персоны, потрогала солнечные бусины и сказала задумчиво:
- Какие красивые…
- Да, неплохие. Я если бусы и серьги не надену, вроде как голая хожу, - засмеялась Виолка. – Не отвлекайся, — значит, завтра встречаемся.
Татьяна слушала безучастно, а потом, будто извиняясь, сказала:
- Да я, наверное, не пойду, повидаться, конечно, хочется, но у меня даже платья «бального» нет.
- Нашла о чём горевать, - возразила Вилка, - будет тебе платье.
Она взяла Татьяну под руку и через несколько минут подруги оказались в небольшом комиссионном магазинчике, где можно было очень дёшево купить одежду. Вилка ходила между рядами вешалок, «листала» плечики со свадебными платьями, яркими праздничными нарядами, брючными костюмами, иногда снимала их и приставляла туалеты к Татьяне, но морщилась, водворяла на место и продолжала поиск. Рядом с Вилкой Татьяна чувствовала себя бесприданницей, которую мамаша решила во что бы то ни стало сосватать за богатого старика. Она равнодушно ходила за подругой, не возражая против её действий. Наконец Виолетта откуда-то вытащила «золотое» платье и, несмотря на протесты Татьяны, приказала его примерить. Когда Татьяна вышла из примерочной, продавщица и Вилка ахнули. Перед ними стояла роскошная женщина. Платье из искрящейся ткани было удлинённым, облегающим, с декольте на спине и разрезом на бедре до его середины. Татьяна стала похожа на золотую змейку из сказов П. Бажова. Виолетта захлопала в ладоши, и сказала продавщице, что платье они берут. Татьяна по-прежнему равнодушно смотрела на себя в зеркало и уже хотела отказаться от приобретения, но вдруг услышала:
- Даже не думай! Хватит в тихонях ходить, и ныть о своей несчастной любви. Пора отомстить Льву за свои страдания!
Это говорило платье! Одна из любимых писательниц Татьяны – Надежда Тэффи в каком-то рассказе (каком именно, Татьяна вспомнить не могла) сказала «человек только воображает, что беспредельно властвует над вещами». Они, вещи тоже действуют на людей, порой даже больше, чем мы предполагаем.
Платье упаковали, и Виолетта распрощалась с Татьяной, взяв с неё слово, что она придёт завтра в ресторан, где назначена встреча, в новом наряде. Татьяна зашла в парикмахерскую, сделала укладку и маникюр. Она чуть не забыла свёрток, но, когда уже направилась к выходу, со стула, на котором лежало платье, послышалось шипение. Пришлось вернуться и забрать свёрток.
Таня не решилась показать платье маме, которая, наверняка этот выбор не одобрит, да и самой ей платье казалось слишком вызывающим. Татьяна пересмотрела вещи в своём шкафу, чтобы подобрать что-нибудь более скромное, и подходящее для данного случая, однако все праздничные наряды она оставила там на Севере, где жила, а с собой привезла только спортивные и дачные потому, что через несколько дней они с мамой должны были поехать на Украину. У сестры, которая жила в Германии, в её шкафу нашлись подходящие туфли на каблуках и клатч. К счастью, на выходные маму пригласила приятельница к себе на дачу и в этот же вечер она уехала из города.
* * *
Вечером следующего дня Татьяна прогуливалась по улице, недалеко от места банкета. Она сомневалась стоит ли ей появляться в компании одногруппников и бередить старые раны. Это, конечно, касалось Лёвы, вдруг он пришёл с женой. Не должен, конечно, потому, что она с другого курса, но всё-таки, вдруг… Татьяна трусила перед этой встречей. Наконец, она выдохнула и вошла в зал. Помещение ресторана ярко освещено. Увидев Татьяну, ей помахала Виолетта из-за длинного стола, где располагалась группа.
- Спину держи, ты уверенная в себе женщина, красавица! – командовало платье. - Улыбайся, да не так, а загадочно, обещающе…, - не отставала эта золотая тряпка. Таня заулыбалась, её полные губы, которые сегодня были накрашены перламутровой помадой, в улыбке приоткрыли белые сверкающие зубы, и лицо стало похоже на лица девиц, которые рекламировали косметику.
- Молодец, - подбадривало платье. - Как ты идёшь, - вдруг возмутилось оно. – Видала, как Виолетта плавает? Ставь ноги-то по одной линии, задница будет крутиться. Лёва сразу в осадок выпадет.
- Всё, вспомнила, - обрадовалась Татьяна. – Это в рассказе Надежды Тэффи «Жизнь и воротник» бедной Олечкой Розовой командовал воротничок, а мне диктует манеры это платье, принадлежащее раньше какой-нибудь «интердевочке». - Вот я попала, - думала она, - но ничего, посмотрю, что из этого выйдет.
Появление Татьяны вызвало шумный восторг у группы. «Пропащая нашлась», «ну, наконец-то» - слышалось со всех сторон. Татьяна пришла с опозданием и все уже были слегка навеселе. Парни выскочили из-за стола, обнимали, тормошили её. Староста схватил женщину за талию и усадил рядом с собой. Было видно, что Таньке искренне рады. Лёва сидел напротив и медленно пил прохладительный напиток. Когда ажиотаж от появления Татьяны прошёл, её заставили рассказать о себе. Признаваться в том, что работает в больнице для осуждённых в небольшом городке, живёт в малосемейке и личная жизнь на нуле, не хотелось.
Когда в институте началось распределение, муж старшей сестры, большой начальник, обещал воспользоваться своими связями, чтобы Татьяна осталась работать в Ленинграде. Однако, любимая Танюшка восстала против этого, вспоминая, как «по блату» съездила за границу и лишилась любимого человека – Лёвы Кораблёва.
- Никаких протекций! - твёрдо заявила она, - поеду куда направят!
Мама и сестра была в недоумении потому, что Танечка всегда была послушной и тихой девочкой. Уговаривали, навалились всей роднёй, но Татьяна стояла на своём. Мама поняла, что происходит с дочерью и уступила.
- Ладно, если решила, попробуй жить самостоятельно, без наших «костылей». Тебе будет трудно, но ты сама это выбрала, дочка, - уговаривала мама сама себя, удивляясь неожиданной твёрдости дочери. Так Татьяна оказалась в северной республике и больнице для осуждённых.
- Не вздумай про тюрьму рассказать, - пробурчало платье, ущипнув Татьяну за бедро.
- Живу на Севере, город прекрасный (это было правдой), работаю в большом госпитале МВД. – начала Татьяна своё повествование. - Оборудование в госпитале новейшее, условия работы великолепные, почёт, уважение, - молодец, поощряло платье. - Зарплата хорошая, квартиру однокомнатную сразу дали… - самозабвенно врала Татьяна. Все, в том числе и Лёва внимательно слушали.
- Ты зубы не заговаривай, скажи, как на личном фронте…? – спросил староста.
- Пока я свободна, но…, - Татьяна замялась.
- Намекни, что самый главный генерал твой любовник, скоро бросит свою старуху и ты будешь генеральшей, – шептало платье. Татьяна намекнула, и увидела, как исказилось лицо Лёвы.
Заиграл оркестр, и когда зазвучала ритмичная весёлая мелодия, вся группа вышла на танцпол, где к ним стали присоединяться люди с других столиков. Татьяна танцевала красиво, зря что ли всё детство кроме музыкальной школы, посещала ещё и кружок бальных танцев. Стройное золотое тело извивалось в центре круга и к Татьяне подрулил немолодой и слегка пьяный мужчина. Он стал на удивление ловко, выделывать замысловатые па и старался привлечь внимание женщины к себе. Татьяна, подстрекаемая платьем, приняла его игру и танец закончился под аплодисменты. Татьяне стало жарко, она вернулась за стол, чтобы выпить воды. Зазвучала страстная мелодия танго. Подошёл Лёва, взял Таню за руку и потянул к себе.
- Потанцуем, - пригласил Лёва, но Татьяна вырвала свою руку.
- Мужчина, я не танцую! – ответила она и Кораблёв, играя желваками отправился на своё место.
- Молодец, быстро учишься, - восхищённо сказало платье.
К Татьяне подошёл тот же мужчина, с которым она только что сорвала аплодисменты. Старик старательно и безрезультатно втягивал живот. Он взял Татьяну за руку, властно притянул её к себе и уверенно повёл за собой. Танцуя, Татьяна получала настоящее удовольствие, хотя иногда сбивалась, давно танго не танцевала (с кем в тюрьме танго танцевать, с майором Симоновым что ли). Мужчина умело скрывал её огрехи, а когда мелодия закончилась, провожая на место, взял с неё слово, что следующий танец тоже будет с ним. Это слышал Кораблёв, который не выпускал Татьяну из вида.
- И кто этот мощный старик? – сурово спросила он Татьяну.
- Так, папик один, - словами из какого-то сериала небрежно ответила Татьяна.
- Как ты изменилась, - восторженно сказал староста.
Краем глаза Татьяна увидела, как на лице Лёвы заходили желваки, грозящие порвать кожу.
* * *
Лёва не видел свою Танечку около шести лет. Группа, в которой учились Таня и Лёва четыре года, очень переживала их разрыв. Когда Татьяна перевелась на другой поток, она по-прежнему всё свободное время проводила с друзьями из старой группы, но старалась не встречаться с Лёвой. Он к этому времени был уже женат и редко появлялся на дружеских вечеринках. На шестом курсе студенты разделились на три потока хирургов, терапевтов и гинекологов и, практически вся прежняя группа оказалась на терапевтическом потоке. Лёва выбрал хирургию и после окончания института получил распределение в Великий Новгород на родину жены. Была возможность остаться в Питере, но родители недолюбливали Наташу, которая, по их мнению, во многом уступала Танечке, которую они очень любили.
Через год после окончания института Кораблёв решился позвонить Таниной маме и узнать хоть что-нибудь о Татьяне. Мама всё лето проводила на Украине, куда приезжали в отпуск и старшая дочь с семьёй и Татьяна, поэтому рассчитывать на то, что получит ответ на свой телефонный звонок, Лёве приходилось с большой натяжкой. Однажды ему повезло, и он услышал в трубке знакомый голос Таниной мамы. Интеллигентная женщина изящно увернулась от конкретных ответов на Лёвины вопросы и, сославшись на занятость прекратила разговор.
- Виртуозно! - с досадой констатировал Кораблёв, но на новые контакты больше не отваживался, представляя, какие чувства испытывает мама к предателю её дочери.
Каждый год летом группа собиралась в Ленинграде, но Татьяны никогда не было. И вот, за месяц до встречи Лёве в Новгород позвонила Вилка и сказала, что Татьяна нашлась и Виолетта уговорит её появиться перед группой.
Наконец, Кораблёв увидел Татьяну! Он не сразу понял, что это она. В зал вошла стройная, ослепительная женщина в золотом облегающем платье, с обворожительной улыбкой. Красавица и модница Виолетта и та рот открыла, а парни наперебой бросились ухаживать за Танькой. Лёва пил прохладительный напиток потому, что в горле пересохло и сердце застучало так сильно, что приподнимало рубашку на груди. Во всяком случае так Лёве казалось. Сидя напротив, Татьяна рассказывала, как устроилась в новой жизни. У неё было всё хорошо, но, когда она намекнула на связь с генералом и своей мечте занять место «старухи», Лёвой овладело отчаяние.
- Ничего себе, метаморфозы, - подумал он.
Вспомнились их невинные свидания, походы в театры, консерваторию, долгие сидения в библиотеке. Они мечтали заниматься наукой, совершить открытие. Какими они были наивными (дураками) в свои двадцать с небольшим лет. Лёва даже не мог припомнить, чтобы они с Танечкой когда-нибудь ссорились. Нет, было! Они поссорились из-за Петра Первого, кому сказать… Лёва считал императора великим реформатором и гениальной личностью, а Татьяна злобным эпилептиком. Пол дня не разговаривали! Как давно это было!
Лёва попытался пригласить Татьяну на танец, но она грубо отказала ему, и пошла танцевать с пузатым стариком из-за соседнего столика. Там расположилась компания «дедушек» в дорогих костюмах. На первый взгляд им было по шестьдесят лет. Командировочные или с какого-нибудь солидного совещания. На столе дорогой коньяк, ананас, виноград и прочие излишества, «тузы», одним словом. Лёва пристально наблюдал за танцующими и под столом яростно сжимал кулаки.
- А что ты хотел? – вдруг сам себя спросил Кораблёв. – Ходил за ручку и берёг как драгоценность свою Танечку, а в стройотряде выспался с Наташкой, которая была хоть и моложе, но взрослее. Пришлось жениться. Всё время вспоминал Татьяну и думал, что разведётся, однако недаром народ говорит «стерпится-слюбится». Родился сын, и, хотя Лёве часто было скучно дома, быт был налажен, Наташа была хорошей матерью, заботливой женой, работа опять же интересная и менять всё это на нечто неизвестное было бы глупо. Одним словом, привык и со временем воспоминания о первой любви стали реже. Всё как у классика:
Привычка свыше нам дана,
Замена счастию она.
* * *
Татьяна и дед танцевала танго под одобрительные возгласы стариков.
- Тоже мне «Сусанна и старцы», - злился Кораблёв, думая о том, что темпераментный старый козёл запросто может захороводить эту дуру. – Надо что-то делать, - лихорадочно соображал Лёва. Он залпом выпил содержимое рюмки и громко сказал. – Все едем ко мне! Гулять так гулять!
- Отхлебни шампанского и притворись пьяной, - поспешно распорядилось платье, когда Таня вернулась на своё на место.
Было уже поздно и народ из ресторана начал потихоньку расходиться. «Старый козёл» подошёл к Татьяне, что-то шептал ей на ухо, она в ответ отрицательно качала головой и смеялась.
- Напилась дура, - подумал Лёва. Он решительно подошёл к женщине, буквально поднял её со стула, оттеснив Козла, и повёл к выходу, где собиралась группа. Козёл шёл за ними. Лёва остановился, холодно посмотрел на старика и сказал мрачно:
- Это моя сестра, она алкоголичка, бывает буйной! Тебе нужны приключения? – спросил он, глядя в глаза Козлу.
- Ничего себе, - удивилась Татьяна, - и что дальше? Интересно…
* * *
Лёва вывел Татьяну на улицу. Козёл «слинял». Кораблёв крепко держал женщину за руку, и она, к его удивлению, не предпринимала никаких попыток вырваться. Было прохладно и Лёва осторожно обнял Таню за плечи.
Девчонки, во главе с практичной Вилкой в ресторане собирали со своего стола оставшуюся нарезку мяса и колбасы. Не забыли и выпивку. Староста, работающий на "скорой помощи", из ближайшего телефонного автомата сделал "уличный вызов", произнеся в трубку кодовое слово и к ресторану быстро подъехала "карета". Все двенадцать человек, конечно не поместились в салоне машины, и доктор по рации вызвал ещё такси, которое приехало немедленно. Чтобы не смущать публику, которая толпилась у ресторана, всё это пришлось проделывать за углом.
Шумная толпа однокурсников выгрузилась у дома, где жили Лёвины родители, которые в настоящее время отдыхали в Крыму. Квартира, в которой жили уже два поколения профессоров медицины, была огромной. В студенческие годы здесь не раз собиралась группа по поводу всевозможных торжеств. Это прекратилось после разрыва Татьяны и Кораблёва.
В прихожей стояло большое зеркало, в которое Лёва и Таня любили смотреться, изображая семейные фотографии. Девчонки сразу прошли на кухню, где занялись закуской, а Татьяна уединилась в Лёвиной комнате, знакомой ей до мелочей. Здесь висела большая репродукция знаменитой картины В. Крюкова "Портрет императора Петра". Пётр Первый - Лёвин кумир. Они даже поссорились однажды из-за разного отношения к императору.
Лёва считал его выдающейся личностью, а Татьяна - злодеем. Она и сейчас думала так же. Когда они спорили (в том далёком прошлом), Таня даже заплакала, доказывая, что нормальный человек не может лично пытать своих противников, лично рубить им головы...
- А как можно посадить на трон обозную немецкую девку, - всхлипывала в том прошлом Таня, - а свою законную, венчаную супругу, силой постричь в монахини и сослать в монастырь.
- Это всё девчоночьи сопли, - возражал Лёва. - Зато армию создал, непобедимый флот...
- А когда узнал, что у Евдокии возникла симпатия к начальнику монастырской охраны, - продолжала Татьяна, - распорядился посадить его на кол перед окном её кельи. Труп не снимали, очень долго. Так может поступать нормальный человек? - плакала Таня.
- Боже мой, о чём мы спорили! - думала Татьяна, вспоминая всё это. Она осматривала комнату и поймала себя на мысли, что не жалеет, что это пространство стало для неё чужим. Тяжёлые шторы на окне, мягкий ковёр на паркетном полу. Большой (ещё дедушкин) письменный стол, вечно заваленный газетами, учебниками среди которых обязательно стояла большая кружка с дефицитным в то время растворимым, давно остывшим кофе. Вот она стоит как прежде... Эти книги на полках, которыми были увешаны стены... Лёвина тахта, на которой они иногда целовались.
* * *
Круглый, старинный стол в гостиной был накрыт, всех позвали к нему, и группа продолжила веселье. Включили магнитофон с модными мелодиями группы "АББА" и "Бони М". Выпивали, танцевали, девчонки отплясывали босиком. Виолетта так разошлась и так крутила головой, что нитка на янтарных бусах порвалась, и крупные бусины рассыпались по всей гостиной. Все со смехом стали ползать по полу в поисках янтаря. Был такой шум, что Татьяна даже не слышала, что ей бурчало платье. Она, как и все превратилась в студентку, которая только что сдала очередной экзамен. Вспоминали, как тряслись перед дверями, за которыми сидели строгие экзаменаторы, какими счастливыми выходили от них, если получали хорошую оценку или просто не было «неуда». Умирали со смеху, вспоминая, как все девчонки за редким исключением надевали юбки "миди" потому, что на ногах можно было писать "шпоры". Как завидовали им парни. Было весело! Лёва несколько раз, стараясь быть незамеченным, выходил в прихожую, где стоял телефон, звонил в Новгород, домой.
В перерывах между танцами сидели на диване, болтали, делились планами на будущее. Таня узнала, что Лёва (по протекции папы–профессора, конечно,) поступает в аспирантуру. В планах также было перебраться в Ленинград, опять же при помощи влиятельных родственников. Да, условия жизни у Кораблёва с самого детства всегда были комфортными, можно сказать тепличными.
- А в теплицах личности не рождаются, там растут овощи, - почему-то вспомнила Татьяна известный афоризм.
После полуночи, за Вилкой приехал муж на машине, прихватил и других девчонок, а староста опять вызвал «скорую», которая развезла остальных по домам. Лёва в это время отвлекал Таню, показывая семейные (профессорские) фотографии в своей комнате. Всё было сделано, чтобы оставить Татьяну и Лёву одних.
Когда все разъехались, Лёва подошёл к Тане, обнял её и платье соскользнуло вниз. Таня наступила на него, чтобы не шипело.
- А как он догадался, где молния? - пришла в голову дурацкая мысль. - Ах да, он уже шесть лет как женат, опытный, - догадалась Таня.
Лёва страстно обнимал её, целовал в шею...
- Еротика..., - подумала Татьяна и засмеялась. Так говорила сестра хозяйка Любовь Андреевна, по прозвищу Дося. Именно еротика. Что имела ввиду женщина, произнося это слово, никто не знал, но точно не бога любви и страсти - Эрота. Она говорила это с ухмылкой, будто речь шла о чём-то презренном, вроде ереси.
- Ну что ты смеёшься, дурочка, - упрекнул Лёва, сжимая её в объятиях.
Тане стало страшно, теперь она опять вспомнила Олечку Розову - героиню Н. Тэффи, которая была так скромна, что краснела даже при слове "омнибус» потому, что оно похоже на «обнимусь». Не до такой степени, конечно, но Татьяна была очень стеснительной, и некоторые даже принимали это за ханжество, хотя все мужчины в коллективе знали, какой неприступной была Татьяна Владимировна. Невропатолог Шурик, часто говорил, что в наше время до тридцати лет ходить в «девках» неприлично. Татьяна краснела, Наташа подруга и коллега, глядя на хама крутила пальцем у виска, а Шурик, будто не замечая смущения женщин добавлял: «лучше поздно, чем никому!» Татьяна думала в этот момент, что хорошо, что она не босая, а то бы все увидели, что не только лицо, но даже её пятки становились пунцовыми.
* * *
Наступило утро. Татьяна смотрела на спящего Лёву и думала о том, что никто из группы даже не подозревает, какую жизнь прожила их однокурсница за эти пять лет. Она давно уже не та «маменькина дочка», которую они знали в институте. Лёва не представляет о каком дне жизни узнала Таня, общаясь с преступниками, на какие подлости были способны её пациенты и какие примеры мужества, и даже самопожертвования как среди сотрудников, так и среди осуждённых пришлось ей встретить за это время. Какой чёрной неблагодарностью порой отвечали ей больные на доброту, как пользовались её наивностью и незнанием жизни, пока она не научилась придерживаться той золотой середины, в отношениях со спец контингентом, которая оберегала от грубых просчётов. Это закалило, спустило с «небес», но научило замечать и ценить в своих подопечных то доброе, которое порой тщательно скрывалось.
Перед отъездом Тани в отпуск она выписала из отделения больного, которого из далёкой северной зоны направили в больницу умирать. Старый человек, который по возрасту годился Татьяне в отцы, был очень авторитетным зэком. Он постоянно сидел в штрафных изоляторах, заболел и его «запустили» местные доктора, которым в лечении больного препятствовала администрация колонии. Старик был участником ВОВ и, говорят, даже имел боевые награды. После войны жизнь пошла по другой колее, и он долгие годы провёл за решёткой. Состояние больного было очень тяжёлым. У него развилась двухсторонняя деструктивная пневмония с тяжёлой дыхательной недостаточностью. Сопутствующие заболевания так же имелись. Все сотрудники отделения приложили максимум усилий, чтобы оттащить больного от той потаённой дверцы, которая ведёт на «тот свет». Татьяна добывала для своего пациента современные, эффективные препараты, для чего приходилось несколько раз кланяться городскому пульмонологу. Раздобыли портативный ингалятор, дефицитные растворы. Организовали круглосуточное дежурство санитаров у постели больного, (расстарался «старшак»). Дося, как всегда, тайно подкармливала страдальца домашней едой. Старшая медсестра требовала чёткого выполнения всех назначений врача, а медицинские сёстры были максимально внимательны к пациенту. Наталья Николаевна принесла больному иконку, сказала: «Одно проси, Господи, прости!», и заказывала в городской церкви сорокоусты о здравии болящего. Благодаря общим усилиям больной стал поправляться и многими, в том числе и Татьяной, это воспринималось как чудо. В терапевтическом отделении принято было бороться за каждого больного, а Стрелков был ещё и фронтовиком!
Лечение продолжалось длительно, и каждый день начальник требовал, чтобы больного выписали. Татьяна доказывала, что выписать больного она сможет только при полном выздоровлении. Начальник ругался, требовал подчиниться, ему подпевали оперативники, но доктор стояла на своём. Стрелков, как уголовный авторитет был на особом учёте в управлении и оттуда тоже постоянно звонили, требовали выписки вора и водворения его в «родную» зону, причём в штрафной изолятор, откуда он и поступил в больницу. Татьяна переругалась со всеми офицерами, но на поводу у них не пошла и добилась своего. Пневмония разрешилась, сопутствующие заболевания также были вне обострения и, наконец, Стрелков был готов к выписке.
На первый взгляд это обыкновенный старик, но все без исключения зэки относились к нему с уважением и даже с трепетом, а оперативник Слава Симонов как-то обмолвился, что за плечами этого человека такие дела, которые сделали его одним из лидеров преступного мира. Перед выпиской больной Стрелков пришёл в кабинет Татьяны Владимировны в сопровождении своей свиты. Одного взгляда Стрелка было достаточно, чтобы сопровождающие лица исчезли из кабинета. Наедине с больным, доктора называли его дядей Ваней. Он не возражал.
- Я хотел Таня тебя поблагодарить, давно я таких добрых людей не видел. Вы меня с того света вытащили... Не думал, что выживу, - голос его дрогнул. - Нет возможности сейчас вас всех чем-то порадовать. Прессуют меня сильно. - Он окинул взглядом кабинет, пристально посмотрел на Татьяну и сказал: - Добрая ты очень, и Наталья, хоть и постарше, посерьёзней, а такая же растрёпа. Нельзя здесь так. Этот мир жестокий и подлый... Ты, я слышал, Питерская? - и после того, как Таня утвердительно кивнула, продолжил. - Держи ухо востро в отпуске-то, а то пропадёшь. Бандитов много, беспредела тоже.
Он взял со стола бумажку, это был рецептурный бланк, что-то написал на ней и твёрдо сказал:
- Если кто-то будет угрожать, скажи, что меня знаешь, отстанут. А это, - он ткнул прокуренным пальцем в рецепт, - номер телефона, если позвонишь, помогут.
В ответ на возражения Тани, дескать, не боюсь, не надо он ухмыльнулся и сказал:
- Не спорь, в сумочку положи, пусть лежит. Китайцы говорят, что, если меч тебе может понадобится один раз в жизни, это повод, чтобы носить его постоянно.
Да, насмотрелась Татьяна за эти пять лет работы с осуждёнными... А Виолетта до сих пор считает её мямлей. Знала бы она какие метаморфозы произошли с их однокурсницей, в какой «клинике» работает Таня, с какими «генералами» общается. В сумочке у «мямли» лежит «охранная грамота», выданная дядей Ваней, известным в стране вором «в законе». Ребята из группы, наверное, никогда об этом не узнают.
* * *
Однако, пора «линять», как говорит «старшак». Татьяна умылась, тихонько оделась, вышла в прихожую и остановилась перед старинным зеркалом. То, о чём она когда-то мечтала, сегодня произошло. Но разве так должно было это случиться?
- Что я делаю здесь, в чужом доме, с чужим мужем, - спрашивала Татьяна у своего отражения в зеркале. - Даже платье на тебе чужое! - горько заплакало отражение.
Вышел Лёва, встал сзади, обнял.
- Почему ты плачешь, - спросил он. - Я люблю и всегда любил только тебя. Я знаю, что ты меня тоже любишь, а про любовников врала мне назло.
- Но ты меня предал, а сейчас предаёшь свою жену. - сказала Таня тихо. – Лёва, ты- предатель!
Они стояли перед зеркалом, смотрели на своё отражение. Молодая женщина в искрящемся платье и слегка помятой прической и мужчина в трусах.
Татьяна поправила причёску и достала перламутровую помаду.
- Останься, давай побудем вместе, пока выдался такой шанс... Неизвестно, что будет дальше, когда теперь увидимся...
- Никогда, - вытирая слёзы сказала Таня. Своей помадой она нарисовала на зеркале косой крест. Таня и Лёва стояли в зазеркалье, перечёркнутые перламутровыми красными линиями. - Я вызвала такси. Прощай, Лёва Кораблёв!
- Постой, нельзя же так... Я тебя провожу, - суетился Лёва, но Татьяна уже вышла из квартиры. Что-то мешало ей в туфле. Она вынуждена была остановиться, сняла туфельку и достала из неё янтарную бусину.
- Вот и память о потерянной невинности, камень алатырь, - засмеялась она и бегом, чтобы не догнал Лёва, который торопливо надевал джинсы, помчалась к старинному, как и всё в этом доме лифту.
- Стыдно в наше время до тридцати лет в девках ходить, - смеялась Татьяна. – Теперь не стыдно, - хохотала она, мысленно обращаясь к Шурику, тоже предателю и дезертиру. Уволился из «терапии» и переметнулся на тёплое местечко в самый тяжёлый для отделения момент.
Татьяна выскочила на улицу, где к подъезду подъезжало такси.
- Подожди Лёву, расстанься с ним по-человечески, - бубнило платье. – Мужчина перспективный. Может ещё встретитесь...
- Заткнись, коротко ответила Таня и села в машину.
Она увидела, как Лёва машет шофёру, чтобы он остановился.
- Погоня? - спросил водитель.
- Ага, - сказала Таня, продолжая смеяться, и шофёр надавил на газ.