Голова

эпизоды из жизни тюремного врача
Основное изображение

- Каждый раз, когда откидывался с зоны, - сдавленным голосом заговорил Борис, - давал себе слово, что это последний раз. После очередного освобождения сеструха меня буквально за кадык взяла: «поедем на святой источник». Вот мол, омоешься святой водой, и больше уже никогда в тюрьму не попадёшь. Обижать её не хотел, согласился. Я в детстве ещё крещён был, но в Бога не верил, и сейчас не верю, ерунда всё это.

- Приехали в деревню какую-то, дорога как после бомбёжки, едва добрались на «жигулях». За деревней, на опушке леса над источником, новенькая избушка, разделённая на две половины. Одна для мужиков, другая для женщин. На улице жарища, а в избушке прохладно. На середине деревянного пола дыра и лесенка вниз, к воде. Разделись, я говорю Николаю - мужу сестры, мол, первый иди, я посмотрю, как всё надо делать. Вот он спустился к воде, перекрестился и бух с головой в источник, а одной рукой за перильца держится. Три раза нырнул, так положено, говорит. Вылетел, весь трясётся, замёрз, полотенце накинул на плечи и меня к купели подтолкнул. Давай, мол не дрейфь! Я бодрячком, таким спустился, а вода-то лёд! Перекреститься, конечно, забыл и ухнул в воду. Чуть не заматерился, как холодно, опомнился вовремя. Ещё два раза с головой макнулся. А когда выскочил, и в полотенце завернулся, такая вдруг, радость накатила! Радость и надежда! Вот, думаю, теперь всё наладится…

- Такая же радость была, когда я впервые увидел Зою. Она посмотрела на меня, и я пропал! - Головин задумался надолго, будто заново переживал счастливые минуты. - С тобой было такое? - спросил он у Рыбакова. - Или я один такой дурак?

Женька хмыкнул, что означало, не ты один, братан, попался «на глазки». Я тоже. Он вспомнил свою первую встречу с Татьяной. Как назвала она его Соловьём разбойником, блеснула улыбкой, глазками засияла и…

Взглянув,

разглядела просто мальчика,

Взяла,

отобрала сердце

и просто

пошла играть -

как девочка мячиком.

Головин закурил прямо в комнате, потом вдруг, опомнившись спросил: «можно?» и, получив утвердительный ответ продолжил:

- Только я не долго на воле был после того «омовения». Погулял месячишко-другой, и однажды дружбан попросил помочь разобраться с чуваком, который чем-то ему досаждал. Разобрались. Я пятерик тогда схлопотал. Чалился на самом Севере, где вообще одна тундра. Три года отбарабанил, заболел и попал в больничку в этот город. В терапевтическом отделении, где я лечился, старший санитар какой-то мутный был. Медсестру подставил. Она уволилась, а «старшака» тоже в зону отправили. Падла он был и расстались с ним без сожаления. Мне предложили занять его место. Говорят, старшая медсестра - Нина Сергеевна мою кандидатуру предложила. Понимаешь, узнал я этих женщин в «терапии», и полюбил их как родню. Честно!

Говорил Головин тяжело, с трудом подбирая нужные слова. Большую часть жизни провёл он в условиях, где трудно вообще остаться нормальным человеком, а не то, что сохранить литературную речь. Рыбаков, по кличке Инженер, среди уголовников слыл порядочным и умным, можно сказать интеллигентом, хотя многие из зэков вообще не понимали, что это значит. Наверное, очки на носу должны быть, или когда в уборную берёт не вырванные из книг листки, а другую бумагу. Когда кроме мата, «спасибо-пожалуйста» и прочие «будьте любезны» употребляет. Женька чувствовал, как тяжело даётся его приятелю разговор, стеснялся Борис, но продолжал свой рассказ.

Время приближалось к полуночи. Пора было устраиваться на ночлег. Женька постелил Головину на дежурном диване. Гость быстро захрапел, а Рыбаков долго не мог уснуть, узнав подробности истории своего гостя.

* * *

До освобождения Головина оставалось два года, когда он был принят в «терапию» старшим санитаром. Коллектив присматривался к Борису. Этот высокий, жилистый сорокапятилетний мужчина был немногословен, исполнителен и вежлив с персоналом. Он набрал санитаров под стать себе, молчаливых и трудолюбивых. Борис всегда был опрятно одет, в отделении были чистота, прядок, а среди больных дисциплина. Для «терапии», где работали одни женщины, такой волевой, доброжелательный и работящий старший санитар был как подарок. Все привыкли к нему и даже полюбили.

Однажды утром, Наталья Николаевна и Татьяна Владимировна стояли у КП. Все сотрудники приезжали на работу на одном автобусе, поэтому, как всегда, образовалась очередь. Наташа и Татьяна постоянно о чём-то говорили, пересмеивались. Как же! Столько новостей за то время, что они не виделись. А не виделись они со вчерашнего вечера. Наташин муж как-то рассказал анекдот о том, как две женщины, просидевшие в одной камере десять лет, одновременно освободились, и ещё целый час болтали возле закрытых ворот колонии.

- Это про вас с Танькой, - смеялся муж, глядя на обиженную Наталью Николаевну.

- Простите, вы из терапии? – вдруг обратилась к подругам миловидная женщина.

Получив утвердительный ответ, она стала рассказывать, что вчера в терапевтическое отделение поступил её единственный сын Вадик, и она, его мама Зоя Константиновна, очень за него волнуется. Из её повествования доктора узнали, что Зоя Константиновна воспитывала сына одна. Она была из тех мамаш, которые «пасут» свои чада до пенсии, направляя усилия не на то, чтобы парень вырос самостоятельным человеком, получил профессию по душе и создал семью, а послушного мямлю, для которого мамино слово и мамино хотение – закон. Такие дети, со школьного возраста ведут двойную жизнь, скрывая от мамы своих друзей и увлечения. Часто они попадают в плохие компании и даже в тюрьму потому, что лишены воли, и не способны противодействовать дурному влиянию. Видимо таким «мальчиком», которому уже исполнилось двадцать один год, и был её сын. Для таких парней самым лучшим местом для воспитания была Советская армия, но мама сделала всё для того, чтобы сын не служил. Однако расстаться пришлось. Маменькин сынок Вадик попал в криминальную компанию, в составе которой совершил преступление и оказался за решёткой. Теперь мама одолевала руководство колонии своими просьбами о сыне, забывая, что это не детский садик, и не школа, где она постоянно боролась за своё чадо, а зона.

Зоя Константиновна плакала, умоляла вылечить её мальчика от страшного с её точки зрения недуга – хронического гастрита. Наталья Николаевна поклялась, что сделает это, а Татьяна отвернулась не в силах без смеха смотреть на эту «клушу», заламывающую руки, рассказывая о своём цыплёнке–бройлере. Однако, Наталья прониклась тревогой матери.

- Смотри какая женщина приятная, - обратилась Наташа к Татьяне, которая не могла скрыть улыбку. – Аккуратненькая, кругленькая, маленькая, как булочка. Голубые глаза, ямочки на щеках…

Татьяна внимательно посмотрела на удаляющуюся женщину. Курточка бежевая, цвета поджаристой булочки. Шапочка беленькая, украшенная искусственным жемчугом. Действительно похожа на булочку, посыпанную сахарной пудрой.

При появлении врачей в отделении, Головин, выждав необходимое время для того, чтобы доктор переоделась, зашёл в кабинет Татьяны Владимировны, начальника отделения, с докладом. Он рассказал, что вчера из колонии общего режима, которая находилась недалеко от города поступил большой этап. Сообщил «старшак» и о том, что тяжёлых больных среди них нет и это было самым главным. В кабинет на утреннюю планёрку стали собираться сотрудники, и первая явилась Наталья Николаевна. Она, мать двоих сыновей, близко к сердцу приняла просьбу Булочки, в отличии от Татьяны, которая презирала этих великовозрастных бройлеров.

Оказалось, что Вадик действительно поступил, и Наталья сразу пошла на него посмотреть. Парень – вылитая мамаша, голубоглазый, румяный, с русыми кудрями. Есенин, да и только! «Старшак» тоже волновался о нём. Красивый как девушка, и простофиля. Могут обидеть. Учитывая эти обстоятельства, Головин взял парня под защиту и даже поселил его в своей комнате. Через несколько дней Вадику полагалось короткое свидание, на которое его должен был сопроводить старший санитар. Вот тут Головина и настигла «эта самая любовь». В комнате для свиданий, «старшаку» и Вадику пришлось подождать, пока с другой стороны решётки появится мать Вадика. Зоя Константиновна одарила Вадика, и Бориса, который стоял рядом, таким ласковым, материнским взором, что Борис «поплыл». Будто погладила! На душе светло стало, радостно!

- Что с тобой, старик, - спрашивал себя Головин, выходя из комнаты свиданий. Он расположился в коридоре, и стал ждать Вадика. Когда свидание закончилось, дверь открылась, и Борис опять увидел Зою. Она плакала, махала рукой сыну и Борису тоже.

- Я маме про тебя рассказал, Голова, - сказал Вадик.

Парнишка оказался толковым, грамотным. Вскоре появилась вакансия в отделении и Головин, оформил его санитаром. Однажды, преодолев сомнения, он спросил Вадика, который в каждом письме рассказывал матери о своём «наставнике» Борисе, не будет ли против Зоя Константиновна, если Головин напишет ей письмо. Существует мнение, и оно в большинстве случаев правдиво, что осуждённые мастера писать письма. В них страдальцы красноречиво рассказывают о своей горькой судьбе. Особенно много посланий направляют по монастырям в надежде получить какую-либо помощь, лучше, конечно, материальную, ну и одиноким женщинам-заочницам. Лишённые внимания и любви дамы часто попадались в удачно расставленные сети, и становились рабами этой связи. Узники, разжалобив заочниц, переходили к просьбам, а иногда и требованиям с угрозами. Это бывало часто, но в каждом правиле существуют исключения. Зоя Константиновна, в знак благодарности за сына позволила Головину написать ей письмо и ответила на него. Завязалась переписка. В письмах Борис писал больше о Вадике, о его успехах. Щедро лил бальзам на материнскую душу, причём искренне, рассказывая, какого хорошего сына воспитала она. Кстати, если и льстил Головин женщине, то совсем немного. Вадим действительно был неплохим человеком и добросовестным работником. Как-то в отделении оформляли очередной санитарный бюллетень, и он написал стихи на тему авитаминоза за что получил одобрение от самой Нины Сергеевны – старшей сестры. Таким образом был открыт у Вадика талант. Зоя Константиновна гордилась сыном потому, что его стихи стали печатать в газете для осуждённых, которую издавало управление ФСИН.

Вадик освободился, а Головину оставалось до свободы около года. Когда не стало Вадика, Головин почувствовал пустоту. Понял, что лишился родного человека. Он так привык к парню, что считал его сыном. Одна отрада осталась – Зоины письма. Вскоре он получил посылку от Вадима и его мамы. Это было событием потому, что родителей Бориса давно не было в живых, а сестре он даже не сообщил, где находится, поэтому ему никто не помогал.

Однажды Головина экстренно позвали в кабинет главного врача. Чувствуя, как от волнения тарахтит сердце, он поднялся в кабинет Надежды Харитоновны, Матильды. Женщина курила у окна, а на столе лежала снятая с телефонного аппарата трубка. Матильда кивнула в сторону телефона.

- Тебе жена звонит, - сказала она, выпустив в форточку струю дыма.

Головин дрожащей рукой приставил телефонную трубку к уху и не узнавая своего голоса, выдавил: «Я слушаю». Это была Зоя. Она благодарила за сына, говорила какие-то ласковые слова, а Борис чувствовал, что у него подкашиваются ноги. На всякий случай пришлось опереться на спинку стула, чтобы не упасть. Вот умора будет, если он в обморок брякнется! Зоя говорила, а Борис молчал, не зная, как реагировать на всё это. Зоя попрощалась, Борис положил трубку, поблагодарил Надежду Харитоновну и направился к двери.

- Головин, у тебя разве жена есть? - спросила главный врач.

- Есть, - уверенно сказал Борис.

- В следующий раз пусть звонит как положено, а не в мой кабинет! Хорошо? – попросила Матильда. - Я из уважения к тебе, как лучшему работнику, этот звонок приняла. Больше такого не будет.

Головин пообещал, что впредь будет «как положено» и в полуобморочном состоянии вернулся в отделение. Официальные телефонные разговоры разрешались только между родственниками, поэтому Вадик (умный чертёнок) придумал этот трюк. Узнать городской телефон главврача было несложно, и многие его знали.

В первом же письме после разговора по телефону, Борис сделал Зое предложение, и она его приняла. Это было каким-то чудом, но это случилось. Жених - Борис Головин не верил своему счастью, но все разговоры о предстоящей регистрации брака он прекращал. Боялся сглазить. Всё отделение принимало участие в подготовке к этому событию. Обдумали костюм жениха. Из запасов отделения, где оседают вещи, которые оставляют освободившиеся больные, подобрали брюки, пиджак, рубашку. Всё почистили, постирали, погладили. Всё это строго контролировала неугомонная сестра хозяйка Дося. Наталья Николаевна принесла мужнин красивый галстук, Татьяна Владимировна подарила жениху туалетную воду. Кореша изготовили подарок невесте – шикарный набор кухонных разделочных досок, которых в магазине не купишь, эксклюзив!

Бракосочетание, событие для больницы исключительное, поэтому были задействованы все службы, вплоть до оперативной. Опера дали разрешение на то, чтобы на собранные сотрудниками терапевтического отделения деньги, был куплен и доставлен в зону роскошный букет хризантем. Регистрацию брака проводили сотрудники городского ЗАГСа. Церемония проводилась в комнате свиданий в присутствии начальника колонии. Свидетелем со стороны жениха была Нина Сергеевна нарядная и радостная. Молодым полагалось длительное свидание, после которого Головин вернулся обалдевшим от счастья.

* * *

Когда Головин освободился, Зоя Константиновна встретила его вместе с Вадиком. Несколько счастливых лет пролетели как одно мгновение. Зоя не могла нарадоваться на мужа. Наконец–то она как за каменной стеной. Борис - мужчина серьёзный, непьющий. На все руки мастер. Всё в доме и на даче в порядке. Для Вадика Борис – незыблемый авторитет. Головин работал на хлебозаводе грузчиком, потом перешёл в экспедиторы. Жили в достатке. В дачном посёлке его часто просили помочь, тоже денежка капала. Зоя, как и прежде, работала на швейной фабрике. Она была счастлива своим маленьким женским счастьем. Нина Сергеевна и Дося поддерживали отношения с Головиным и тоже периодически пользовались его услугами по хозяйству. У «старшей» муж был полковником и ничего не умел, у Доси - алкаш и кроме водки ничего не хотел. Жили в одном городе, поэтому все сотрудники отделения иногда встречались с Головиным, были в курсе его жизни и радовались за него.

* * *

Однажды Нине Сергеевне позвонила встревоженная Зоя и рассказала, что на хлебозаводе выявилась пропажа готовой продукции. Борис не имеет никакого отношения к этому, но подозревают его, из-за тюремного прошлого. Бориса стали вызывать на допросы. Он понимал, что кто-то умело подводит его под статью, чтобы самому остаться с прибылью и избежать наказания. Зоя была в отчаянии, а Борис пребывал в депрессии. Через некоторое время Зоя Константиновна опять позвонила «старшей» и сообщила, что муж пропал. После сверхурочной работы не пришёл домой, Вадик тоже не знает, где может быть Головин. Ещё в письмах Борис обещал Зое, что никогда больше не «сядет». Когда его стали подозревать в краже, он понял, что доказать свою невиновность не сможет, слишком хитроумно всё было придумано. Он решил исчезнуть. Написал письмо Вадику, где попытался всё объяснить. Просил простить его и благодарил за те годы счастья, которые подарили ему эти люди. Письмо отправил по почте. Поехал на попутке, которая остановилась у придорожного кафе. Шофёр пошёл обедать, а Головин, выйдя из машины, всё время размышляя о том, правильно ли он поступает. А задумал он страшное. На душе было так тошно, что он напился и очнулся только в доме Рыбакова.

* * *

Утром, когда Женька проснулся, он обнаружил задумчивого Головина, сидящего на диване. Постельное бельё и одеяло лежало, сложенное аккуратной стопочкой. Увидев Рыбакова, он встал, надел унты, полушубок.

- Ждал, когда ты проснёшься, чтобы попрощаться, - сказал он. – Спасибо, друг, - добавил он дрогнувшим голосом и протянул руку для рукопожатия. – Поеду я…

Женька предложил позвонить жене или Вадику, чтобы не волновались, но Головин отрицательно покачал головой.

- Ещё раз спасибо, прощай!

Борис ушёл, и Рыбаков был уверен, что он вернулся домой.

* * *

Однажды, когда Женька в очередной раз был в гостях у Татьяны, и случайно разговор зашёл о Борисе, он услышал конец этой истории.

Домой Борис не вернулся, он действительно пропал. Объявили в розыск. Думали подался в бега, но однажды, через несколько месяцев после его исчезновения, обнаружили далеко в тайге его труп, висящий на дереве. Повесился высоко, чтобы звери не сожрали. Решил, что лучше в петлю, чем нарушить слово, данное любимой женщине, и снова оказаться в лагере. Бог ему судья. Самоубийц не отпевают и церковь о них не молится, но Зоя молилась о своём муже дома, и вопреки канонам церкви ставила в храме поминальные свечи.

Какой-то мудрец сказал, что время – сестра правды. Это действительно так потому, что истинные мошенники и воры через какое-то время были найдены и наказаны. Правда восторжествовала, но не сразу.

2023 год, март
Прочитано