Татьяна не любила телефоны, особенно свой. Сначала она думала, что это из-за его чёрного цвета. Поменяла на красный, но он всё равно раздражал потому, что звонок чаще всего означал вызов в больницу, либо срочную консультацию, которую нужно было провести для дежурного врача по телефону. Больница для осуждённых в их городе была крупнейшей на Севере, но дежурантов было мало потому, что дежурить приходилось только врачам–мужчинам. Женщины к дежурствам не привлекались по соображениям безопасности. Частыми дежурствами доктора, конечно, были измучены и постоянно беспокоили Татьяну. Дежурные хирурги редко обращались за помощью, но, когда дежурили фтизиатры и, тем более, психиатры, ЛОР или офтальмолог, телефонный аппарат в квартире Татьяны не умолкал, и становился горячим от возмущения и нагрузки. Покоя не было ни в выходные дни, ни по ночам.
Свою реакцию на телефон и телефонные звонки Татьяна расценивала как невроз.
- Пора на поклон к невропатологу, а может уж сразу к Лёшке Хохлову - психиатру, - тревожно думала она, - нервы ни к чёрту.
На выручку пришёл Рыбаков. Однажды он явился к Татьяне с большой коробкой в руках и загадочной улыбкой. Из коробки был извлечён затейливый, в стиле начала двадцатого века аппарат, с высокими рычагами и блестящими инкрустациями. Звонок у телефона был мелодичным, способным скорее успокоить, чем встревожить.
- Алло, алло, прекрасная маркиза, - пропел Женька.
С тех пор у них повелось, что, заканчивая телефонный разговор, Рыбаков произносил: «а в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо».
Телефон больше не раздражал Татьяну, и даже вызовы на работу или телефонные консультации она стала переносить спокойно, но однажды…
Был выходной день и Татьяна ждала Рыбакова. Они должны были встретиться после длительного (целых две недели) перерыва. Раздался телефонный звонок и Татьяна радостно схватила трубку. Обычно Женька перед тем, как заявиться к ней звонил из раздолбанной, но действующей телефонной будки и узнавал, что купить в магазине, перед которым он останавливался. Татьяна делала заказ, если накануне не могла закупить необходимое или гордо говорила, что у неё всё есть. Телефонный аппарат, подаренный Женькой, был красивый, но громоздкий, и второпях схватив трубку, женщина уронила его.
- Алло, алло, – голосом капризной маркизы, пропела она в трубку, поднимая аппарат с пола. Татьяна была готова услышать продолжение известной песни в исполнении Рыбакова, но в трубке раздался официальный как из ЖЭКа голос.
- Татьяна Владимировна? – спросил голос.
- Да, - робко ответила Татьяна. – Это кто? С кем я разговариваю, представьтесь, - попросила она.
- Это неважно, - рубанула трубка. – Вам известно, что у Рыбакова Евгения Александровича в посёлке растёт дочь? Трубка замолчала, видимо давая собеседнице опомниться.
У Татьяны похолодела спина и пересохло в горле как перед только что поступившим тяжёлым больным с неясным диагнозом. От промедления и нерешительности у постели такого пациента зависела его жизнь и решение должно было созреть немедленно. Она почувствовала, что над её необыкновенным счастьем нависла угроза, как будто смерть уже замахнулась своим отточенным лезвием на пациента. Нужно было действовать.
- Я знаю, что у Евгения Александровича растут сыновья в Москве и они носят его фамилию. Прощайте, - выпалила Татьяна и с грохотом опустила трубку на рычаги. Аппарат, стоящий на самом краю стола, вновь упал и из него как будто насмехаясь над женщиной понеслись короткие гудки.
- Ха, ха, ха, - мерещилось Татьяне. Она подняла телефон и вышла на кухню. Попила воды, сделала глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение, села на табуретку, уставившись в пол. Телефон звонил ещё несколько раз. Сколько времени она так просидела, Татьяна не знала. Её вернул к жизни звонок в дверь.
Радостный Рыбаков стоял на пороге с букетом цветов в руках, около ног стояла дорожная сумка.
- Ты что хулиганишь, на звонки не отвечаешь? – сказал он вместо приветствия.
Татьяна прижалась к Рыбакову, приняв из его рук букет, и заплакала.
- Что с тобой? – испугался Женька. Он перешагнул через порог, прижимая к себе женщину и волоком затащил сумку. – Смотри, что я тебе привёз! – торопливо говорил он, пытаясь осознать, что происходит с Татьяной. Он усадил женщину на диван и, строго посмотрев на неё, потребовал: - Колись, что стряслось?
Татьяна чистосердечно рассказала о звонке неизвестной женщины и опять заплакала. Женька был ошарашен.
- И ты поверила? – спросил он грустно. В ответ Татьяна отрицательно покачала головой – Кто-то хочет поссорить нас, - продолжил Евгений.
Татьяна всхлипывала и по-детски вытирала слёзы рукой. Женька стал ей помогать, приговаривая:
- От слёз и плача бежит удача, а кто и в горе смеётся, тому всё удаётся. Кончай реветь! Я тебе клянусь, что это неправда… Он встал с дивана и подошёл к окну, словно хотел увидеть в нём ответ на вопрос кому понадобилась эта провокация. Однако, он знал почти наверняка, что звонила Верка.
* * *
Освободившись из колонии Рыбаков полностью отдался работе. Это было лучшим, что могло отвлечь его от тягостных воспоминаний. В период адаптации к новым условиям жизни с Женькой находился отец, который приезжал из Москвы и подолгу оставался в посёлке. Полтора года пролетели как один день в трудах и заботах о производстве и строительстве дома. Ещё через полгода Женька по настоянию отца начал иногда выходить «в люди». Однажды, когда по новой моде стали праздновать «День посёлка», Рыбакова пригласил в свою компанию знакомый инженер. Раньше Женьке не приходилось бывать на подобных мероприятиях. В клубе состоялся концерт художественной самодеятельности. Выступали школьники, хор ветеранов, состоящего из местных старушек, залихватски исполнивших несколько советских песен. Две молодые женщины дуэтом, очень проникновенно пели песни о любви. Их вызывали на «бис». С одной из них, которую звали Вера, после концерта Рыбаков и инженер с женой оказались в одной компании. Прогулялись в парке, и Вера всех пригласила к себе. Она жила в большой трёхкомнатной квартире двухэтажного кирпичного дома, в котором в прошлые времена жили сотрудники лесной колонии. Вера была хороша собой и хорошо это знала. Тёмные волосы окрашены в каштановый цвет, карие глаза большие, смелые, обрамлённые густыми ресницами. Аккуратный носик, небольшой капризный рот. Скошенный подбородок несколько портил лицо, но зато фигура что надо. Не толстая и не худая, среднего роста, с тонкой талией и красивыми ногами, всегда модно и красиво одетая, она была в посёлке звездой.
Когда поздним вечером после шумного застолья и большого количества выпитого алкоголя инженер с женой и все остальные куда-то исчезли, Рыбакову пришлось остаться наедине с Верой в чём он усмотрел заговор. В голове была одна муть, места для каких-либо мыслей, даже дурацких, не оставалось и Рыбаков отдался страсти, которая после длительного воздержания душила его в своих липких объятиях.
- Это, наверное, и есть марьяжная постель, то есть неизвестно с кем, - почему-то подумал он, засыпая. Проснувшись утром и взглянув на часы, Женька понял, что опаздывает. Сегодня он должен везти отца в город на вокзал, так как Александр Александрович уезжал домой в Москву.
Вскочив с кровати и быстро одевшись, Рыбаков выбежал на улицу, даже не посмотрев на спящую Веру. В теле была необыкновенная лёгкость, а голова тупая. Царапало что-то похожее на угрызения совести.
- Ничего себе, размялся, - рассеянно думал Рыбаков, бегом направляясь к своему дому. Июньское свежее утро взбодрило. Отец уже взволнованно шагал по комнате и пока Женька умывался и переодевался в дорожную одежду, как всегда, наставлял сына:
- Евгений, я тебя хорошо понимаю, таким же голодным я с фронта пришёл, но всё-таки… Посёлок небольшой, обо всех твоих похождениях станет известно сразу и всем! Не думаю, что такие приключения укрепят твою репутацию порядочного человека и руководителя. Скорее наоборот! Как говорится, даже в жизни половой нужно думать головой!
Позавтракали и пустились в дорогу. Отец сел за руль сам. Доверить управление машиной сыну в таком состоянии он не решился. Взял слово с Евгения, что на обратном пути тот будет предельно осторожен, и в будущем прекратит случайные связи. Связь, которую Евгений сегодня себе позволил, была действительно случайной и единственной. Несмотря на сладостные воспоминания о прошедшей ночи, он был убеждён, что такое больше не повторится.
- Неинтересно! В следующий раз лучше на турнике позанимаюсь, - думал он.
Разместив отца в купе и попрощавшись, Женька поехал домой. Мутило. Пришлось свернуть на просёлочную дорогу и остановиться. Устроившись на заднем сиденье, часок поспал, потом добрался до посёлка. Дома его ждала сердитая Марковна.
- Нашёл с кем выспаться, - заговорила она как только Рыбаков переступил порог. - Верка сто раз звонила, спрашивала куда ты подевался. Небось уже всем рассказала, как тебя, дурака, охмурила.
Преодолевая головную боль, Женька с трудом воспринимал ворчанье Марковны. Он молча пил крепкий чай, а целомудренная Альбина подбирала всё новые, в большинстве своём нецензурные эпитеты для Верки.
- Она же эта, как её, – мучилась Марковна, забыв нужное слово, - ну, слово такое, похожее на партизанку, - умничала женщина.
Женька, зачерпнув из вазочки брусничное варенье, ехидно хмыкнул, но не подсказал Альбине забытое ею слово «куртизанка».
- Пусть мучается, - весело подумал он.
Однако, Марковна не долго напрягала память, плюнула, нашла в великом русском языке синоним и зло сказала:
- Шалава она, вот!
Вера Виноградова была в посёлке личностью известной. Дочь офицера внутренних войск, одного из руководителей колонии, она с детства ставила себя выше других ребят в посёлке, среди которых были и дети бывших заключённых и простых рабочих, поэтому друзей у неё не было. Соседки шептались, глядя на Верку, гордо шедшую через двор: «Нечего дивовать, такова была и мать!» Действительно, такая же высокомерная была и Ангелина, мать Верки. Муж называл её Ангелочком, и своих «девочек» заваливал подарками, наряжал и лелеял. Никто и никогда не видел ни Ангелину ни Верку на огороде. Каждой семье сотрудников колонии был выделен участок земли, на котором большинство выращивали картошку, капусту, морковь и лук. Вырастить приличный урожай в условиях Севера было проблематично. Тем не менее содержать огород в должном порядке считалось обязательным и даже хорошим тоном. Однако на грядках пропадал только отец, своих женщин он жалел.
Ангелина страдала каким-то серьёзным заболеванием, часто уезжала в город на лечение и в санатории, куда брала с собой дочь. Когда Вера была студенткой техникума, мать умерла. Слабовольный отец от тоски начал пить, вылетел с работы и тоже быстро убрался в мир иной. Вера вышла замуж, но вскоре развелась с мужем, техникум бросила и вернулась в посёлок с годовалой дочкой. Устроилась работать в администрацию посёлка кадровиком. Так много испытав за свою короткую жизнь, пережив смерть родителей, и неудачный брак, она не стала проще и добрее. Она твёрдо решила, что обязательно будет счастлива несмотря ни на что, и шла к своей мечте буквально по головам. В её биографии было несколько романов, которые хотя и не привели к разрушению семей её любовников, но поколебали основы их супружества. Верка принимала ухаживания только от тех, кто мог потянуть эти ухаживания материально, либо оказывать женщине нужные ей услуги. Мужики, знавшие о коварстве этой обольстительницы, старались держаться подальше, да и женщины посёлка были начеку. Попадались на эту удочку теперь только командировочные и другие случайные граждане. К ним относился и бродяга-геолог, которому после смерти мужа Марковна отказалась сдавать комнату. Она считала, что жить ей, вдове, в одной квартире с мужчиной, неприлично. Геолог прибился к Верке, которая за большую плату пустила его на постой. Народ шептался о том, что Верка стала появляться на работе в дорогих украшениях с камнями, которые ей дарил геолог. Быстро растранжирив свои богатства, геолог вновь отправлялся на свои тайные прииски, а Верка искала себе новую жертву. Так в её поле зрения попал Рыбаков, свободный, красивый, богатый по здешним меркам и не посвящённый в «светскую жизнь» посёлка.
После того свидания, которое, как оказалось, Верка тщательно спланировала, она готова была к тому, что Рыбаков на следующий день обязательно к ней придёт. Она не пустила бы его, заставила бы помучаться, некоторое время игнорировала бы Женьку, чем возбуждала бы его всё больше. Однако этого не произошло. Всё шло не по плану, не как с другими мужчинами. Пришлось сменить тактику. Она стала будто случайно встречать его в посёлке, пыталась заводить разговоры, но Рыбаков только вежливо ей улыбался, а разговоры быстро заканчивал. Кроме того, Марковна контролировала действия «этой падлы», оберегая хозяина от роковых ошибок. Верка не унималась, предпринимала всё новые попытки к сближению, звонила Рыбакову на квартиру, даже однажды пришла вечером к нему домой, увидев свет в окне, но Рыбаков не пустил её дальше кухни и с большим трудом выпроводил незваную гостью. Марковна, узнав о происшествии кричала на «хозяина»:
- Ты только мне, хамить можешь! Послал бы эту шлюху куда подальше, да ещё бы в зубы дал, глядишь и отвадил бы.
- Ну, во-первых, когда я тебе хамил? – возражал Женька. – Во-вторых, как я могу поднять руку на женщину?
- Ну, смотри, интеллигент хренов - облапошит она тебя, женит на себе. А может геолога своего натравит. Из ревности прибьёт он тебя из своего ружья. А стреляет он хорошо, я знаю, - кричала Альбина. – Ты мне не чужой, я Сан Санычу обещала за тобой присматривать! – проговорилась она.
- Каков старик! – восхитился Рыбаков, узнав эту новость.
Ввиду отсутствия результатов, Верка как будто притихла, ослабила натиск, а в жизни Женьки произошли кардинальные изменения. Марковна жаловалась своей закадычной подруге что однажды «хозяин» уехал в город на целых два дня. Вернулся задумчивый, тихий. Вскоре получил из города пакет, в котором была городская газета. Из неё он вырезал снимок и, поместив его в рамочку под стекло, повесил над своим диваном. На снимке Рыбаков был запечатлён с какой-то худенькой, высокой женщиной. Они стояли рядом и смущённо улыбались как школьники. «Хозяин» часто снимал фотографию со стены и подолгу её рассматривал. Потом он получил телеграмму и как будто сошёл с ума. На все праздники и выходные, когда позволяли производственные дела он проводил в городе с какой-то Татьяной. Эта женщина не нравилась Марковне. Тощая и путается с мужиком без официально оформленных отношений. Это Марковна осуждала. Когда Альбина узнала, что Татьяна врач, она примолкла, а когда побывала у неё в гостях, (недолго, всего час-полтора, чайку попила из красивой чашечки) поняла, что не зря Рыбаков ходит такой счастливый. Женщина эта несмотря на то, что «жуть какая умная», была простой и доброжелательной. Но окончательно Марковна была покорена Женькиной зазнобой после того, как заболевшую дочь Альбины Татьяна устроила на лечение в городскую больницу к лучшим докторам и навещала её там несколько раз.
- Вот это человек! – восхищалась Альбина, рассказывая про Татьяну. - Видно, что из благородных, а простая. «Хозяин» говорит, что её все зэки уважают! Порвут, если кто доктора обидит!
* * *
Слухи о том что у Рыбакова в городе появилась женщина, видимо, дошли до Верки и однажды, когда Марковна мыла полы в доме Рыбакова, в дверь постучали. Альбина открыла её и увидела на пороге Верку с представителем из администрации посёлка. Пришли проверять исправность печей. Верке в её отделе кадров, который состоял только из неё самой, делать было нечего и её нагружали другой работой.
«Комиссия», как эти двое себя называли, обошла весь дом, посмотрела печи. Верка была явно разочарована аскетическим убранством дома, долго смотрела на фотографию Рыбакова и Татьяны, играя желваками, даже хотела её потрогать, но Марковна замахнулась на гостью шваброй, которую держала в руках, и «комиссия» удалилась. Альбина должна была передать Рыбакову, чтобы он зашёл в администрацию подписать документ, который составила «комиссия». Рыбаков, услышав об этом, коротко сказал: - Обойдутся!
Однако, пойти в администрацию и подписать какой-то акт ему пришлось и здесь состоялся его разговор с Верой, который давно уже назревал. Она сидя за столом в своём кабинете, стала обвинять его в том, что он воспользовался её слабостью, взял силой, что, конечно, было неправдой, что о них болтают в посёлке и, что он её опозорил, что также было ложью. О Веркиных похождениях в посёлке болтали всегда, и новый «роман», о котором она сама всем рассказывала, тоже не был сенсацией. Верка сверкала глазами, сыпала обвинения, потом, вдруг, вышла из-за стола, за которым сидела как прокурор, повисла у Женьки на шее и страстно зашептала в самое ухо, обдавая его горячим дыханием:
- Я всегда мечтала о таком как ты, сильном, красивом!
- Богатом, - не без ехидства подумал Женька.
- Знаю, что о той ночи ты не забыл и я её никогда не забуду, - страстно шептала женщина. - Я влюбилась, Женя, - заплакала она. - Неужели, я тебе не нравлюсь? – спрашивала она сквозь слёзы. – Эта, что на фотографии, лучше, что ли?
Рыбаков стоял в оцепенении. Для него то, что произошло между ними, была случайная связь, эпизод, а для неё, если не врёт, трагедия неразделённой любви. Женька с трудом освободился из цепких Веркиных объятий и, отстраняя женщину от себя, просто сказал:
- Я люблю другую женщину, ту, что на фото. Возможно, я недостоин её, но буду добиваться взаимности.
Лицо Верки потемнело, исказилось, она стала похожа на фурию из детской книжки «Мифы древнего мира».
- Ты подлец, ничтожество, - изрыгала Верка, видимо впервые получив отказ. - Ты меня не знаешь, - зловеще шептала она.
- Теперь узнал, - отбрёхивался Рыбаков.
- Я тебе отомщу, я тебя посажу, - не унималась женщина.
Женьке вдруг стало смешно.
- Да, я не херувим, - сказал он, приняв театральную позу. - У меня нет крыльев, - цитировал он своих любимых Ильфа и Петрова.
- Я тебе устрою, херуин несчастный! - шипела Верка, утратив свой внешний лоск.
- Я чту уголовный кодекс – это моя слабость, - продолжал сыпать цитатами Женька, которого эта примитивная фурия развеселила своим «херуином». Он, как гусар из водевиля, щёлкнул каблуками и удалился.
Этот разговор был несколько месяцев назад, и вот Верка стала осуществлять свой коварный план по разрушению Женькиного счастья. Откуда она узнала Татьянин телефон? Как она пошла на такую подлость? – проносилось в голове.
* * *
Татьяна внимательно смотрела на Женьку, печально стоявшего у окна.
- Ты есть хочешь? – спросила она, чтобы закрыть неприятную тему.
Рыбаков оглянулся и радостно посмотрел на Татьяну, понимая, что эту клевету (о якобы его дочери) она воспринимает именно как клевету.
- Люблю я умных женщин! - воскликнул он, потом хлопнул себя по лбу и отчаянно закричал, - Забыл совсем! Смотри, что я тебе привёз! - и с этими словами бросился к своей сумке. Он достал из неё целую упаковку мороженого, уже начавшего подтаивать и от этого ставшего ещё вкуснее.
Съели по стаканчику пломбира, забили морозилку, а то, что не поместилось отнесли бабе Наде, длинному Олегу и ребятишкам, которые носились по этажам. Все были счастливы, особенно Рыбаков.
* * *
Возвращаясь в посёлок на следующий день, Женька думал всю дорогу как поступить с Веркой. Дома он застал Марковну, которая топила голландку. Ночью обещали заморозки. Татьяна передала Альбине лекарство, которое она заказывала и ещё несколько стаканчиков пломбира, уже начавшего таять. Женщина была растрогана и всё расспрашивала как там поживает Танюшка.
Рыбаков показался ей озабоченным, и она выведала у него причину печали. Марковна тоже расстроилась, узнав, о подлом звонке.
- Конечно, это Верка, даже не сомневайся. Таких подлых, как она, в нашем посёлке нет, - возмущалась Марковна. - Скорей бы свалила отсюда, воздух чище бы стал.
Она рассказала, что геолог сделал Верке предложение и зовёт её в город. Бабы сплетничали, что Верка дала согласие и продаёт квартиру. Геолога обещали взять на работу в какую-то нефтедобывающую организацию, а специалист он классный, закончил Московский институт нефти и газа. Квартира в городе у него есть. Говорят, что он нелегально вывез с прииска золотой самородок, и на вырученные деньги купил квартиру. А может врут про самородок–то. Болтают ещё, что его чуть не посадили за незаконную добычу золота и драгоценных камней, но он откупился.
- Слава Богу, не бездомный теперь как раньше, - рассуждала Марковна. – Человек он хороший, зря только с Веркой связался.
Рыбаков решил, что обязательно серьёзно поговорит с Верой, чтобы она прекратила свои выходки и оставила их с Татьяной в покое. Он ждал удобного момента.
* * *
Через несколько дней Марковна направлялась в магазин, который находился в центре посёлка. Она специально выбрала полдень, когда её товарки шли с работы на обед в столовую или по домам, чтобы поболтать и обменяться новостями. Альбину в посёлке уважали. Несмотря на то, что она была необразованной, деревенской женщиной, она вырастила хороших детей. Прожив всю жизнь с алкоголиком, который бил её и даже покалечил, она хоть и была остра на язык и могла дать отпор обидчикам, не ожесточилась и всегда готова была прийти на помощь. Альбина всё ещё была привлекательной в свои сорок шесть лет, но вела целомудренный образ жизни, как и подобает вдове. «Соблюдала себя», одобряли её в посёлке.
Перед магазином была небольшая асфальтированная площадь, где останавливались машины. Здесь же была автобусная остановка, о чём свидетельствовал дорожный металлический знак с буквой «А». С противоположной стороны площади кирпичное здание столовой.
Возле каменного крыльца магазина стояла Верка Виноградова, явно кого-то поджидая.
- Уж не Евгения ли моего, - предположила Альбина, - должен сейчас в столовую на обед пойти.
Верка, одетая в красный плащ и чёрные туфли на высоких каблуках, манерно грызла семечки и шелуху плевала перед собой. Она смотрелась ярким пятном на фоне серого здания магазина, как будто бросала вызов этому тусклому пространству.
- Ты что мусоришь? – не удержалась от замечания Марковна. – Нехорошо!
- Иди куда шла, - выдавила из себя Верка и, презрительно взглянув на Альбину, плюнула шелухой в её сторону.
Марковна прошла бы мимо молча, но вдруг услышала: - Как старик-то у Рыбакова? Говорят, у тебя с ним шуры-муры!
Верка захохотала, а у Альбины потемнело в глазах. Сан Саныч – это святое и оскорблять её в лучших чувствах никому, тем более Верке, она позволить не могла.
- Да кто может такое говорить, кроме тебя, сука! – сдавленным голосом проговорила Марковна и, повернувшись к Верке пошла на неё. Она приблизилась к обидчице и, размахнувшись ударила её своей дерматиновой хозяйской сумкой по голове. Налакированная причёска у Верки примялась, большие глаза от удивления стали ещё больше. Она отступила на своих каблуках назад, а Марковна размахнулась и ещё раз ударила обидчицу. Удар пришёлся теперь по корпусу. Изловчившись, Верка выхватила сумку у Марковны и бросила её на асфальт.
- Добро должно быть с кулаками, - вспомнила Альбина слова Сан Саныча, а кулаки у неё были, да ещё какие. Она огрела Верку кулаком по плечу.
- Это тебе за старика и шуры–муры. Это за Женьку с Таней, приговаривала она, охаживая Верку тумаками. Верка верещала, нецензурно ругалась, но оказать сопротивление не могла.
- На огород нужно было с детства ходить, картоху окучивать, воду вёдрами таскать как все, а не выделываться, - мстительно думала Марковна.
- Я в милицию заявлю, - вопила Верка. Она, наконец вырвалась из-под кулаков Марковны и прихрамывая на ногу, которую подвернула, уворачиваясь от ударов, побрела в сторону своего дома. – Завтра участкового в гости жди, - крикнула она, размазывая по лицу злые слёзы.
- Напугала ежа голой ж...й, - лихо ответила Марковна. – Я всю жизнь с бандитом прожила, он мне голову пробил и у меня справка есть! – кричала она о своей горькой жизни. - Ещё только сунься к нам, - обобщила Альбина проблемы Рыбакова, и свою, - я тебе ни одного зуба не оставлю…
Из окон магазина и столовой за битвой наблюдали несколько человек. Марковна подняла сумку, отряхнула её и, успокоившись, вошла в магазин.
Через несколько дней слухи об этом происшествии дошли до Женьки. Он всё ещё собирался вызвать Верку на серьёзный разговор, и попытаться разойтись с женщиной по-хорошему. Однако, к его удивлению, страсти улеглись. Злодейка почему-то перестала досаждать Рыбакову. Как говорится, добрым словом и пистолетом (кулаками) можно сделать гораздо больше, чем одним добрым словом.